Остров Укенор

– А вот это зря, – продолжал Бессмертный. – Здесь вообще существует только то, что ты или кто-нибудь хочет. Вот, например, я хочу чашку кофе – и пожалуйста, – с этими словами он, как балаганный фокусник, накрыл одну ладонь другой, а потом у него в руках появилась чашка горячего кофе. – Хочешь? – Тьер протянул кофе своему собеседнику, но, как только тот попытался взять чашку, она исчезла, и Лирц облился горячим кофе.

Тьер виновато развёл руками:

– Не очень-то и хочешь, значит. Тут так бывает.

Лирц равнодушно подул на ошпаренные пальцы.

– Это твоя семья? – спросил он.

Тьер вздрогнул. Потом рассмеялся. Потом стал ходить по комнате из угла в угол.

– Неправильный вопрос. Неважно, чья это семья. Важно, что ты хочешь, помнишь? Что ты хочешь с ними сделать?

Лирц поднял голову, его голубые глаза подёрнулись чёрным осенним льдом.

– Сжечь, – сказал он и улыбнулся одной стороной.

Огненный дождь, пепел, извержение. Неизбежность и неразборчивость зла.

Тьер снова расхохотался.

– По заветам Защитника, да? Чему тебя только учили, бывший слушатель, очнись! – Тьер стал ходить кругами вокруг Лирца. – Не говорили тебе, что желать людям смерти нехорошо, ну?

Бессмертный резко остановился.

– Но я сказал то же самое. Точнее, сделал. То есть здесь это одно и то же, – сказал он серьёзно и тихо. – И они выставили меня за дверь. Закрылись в своём мудром взрослом мире, а я остался один на тёмной лестнице. И даже спичек мне не оставили. Спички детям не игрушка. А то они того и гляди начнут поджигать тополиный пух и отправлять его на небо. И небо, их небо, где на облаках сидят философы, сгорит. Вот чего они боятся. И поэтому я здесь, в этой тюрьме. Разве это справедливо?

– Нет. Нет, нет, – отозвался Лирц.

Тьер улыбнулся.

– Что это я. Ты извини. Каждому в реальнейшем хочется рассказать свою неинтересную историю. Выклянчить сочувствие. Не нужно на это поддаваться. Нужно думать о себе, о том, чего хочешь ты. Это важно. Только это важно. Вот тебе второе правило.

Лирц осмотрел белые стены, везде одинаковые, застывшие, как прошлогодний снег. Закружилась голова.

– Я хочу, чтобы никто не страдал. Чтобы всё было справедливо, – сказал он.

И тут увидел, как Тьер с первой за всё время знакомства настоящей улыбкой медленно опускается на пол. И на стене за его спиной появляется яркий алый след – словно на картине позднего Обновления. Только два цвета и две линии, между которыми легко проскользнуть птичкой смысла – из клетки мастерства на свободу.

Лирц подбежал к Тьеру и осторожно приподнял его голову, проверил пульс – но машинально, потому что он уже знал, что рана смертельна. О том, что в реальнейшем лучше избегать бессмысленных действий, он уже догадался сам. И всё же осторожно уложил Тьера вдоль стены и закрыл ему глаза.

Вдруг комната заполнилась людьми и странными существами с птичьими головами, рыбьими хвостами и длинными когтями на руках. Они требовательно обступили Лирца и, поскольку посетители всё прибывали, постепенно сужали круг и подступали ближе. Наконец, кто-то коснулся его руки холодной лягушачьей лапкой. Случайно. А потом – намеренно. (Лирц с отвращением заметил, что лягушачья лапка оторвана, из неё торчит прозрачная косточка, и кто-то использует эту чужую конечность так, как он когда-то использовал палочку, чтобы проверить, жива ли жаба, или мышка, или червяк – словом, те, кого не хочется касаться рукой.) А потом они все разом заговорили. На непонятных языках. Бессмысленные горошины звуков отскакивали от белых стен, мешаясь с хлопаньем крыльев и щёлканьем зубов. Лирц закрыл руками уши.

– Они хотят, чтобы ты рассудил их, – Лирц услышал это так ясно, словно кто-то налил воду в чистейший хрустальный бокал.

Мастер Реальнейшего стоял рядом, совершенно, казалось, не удивлённый карнавалу диковинных существ вокруг.

– На самом деле, ничего необычного в этом нет, – пожал он плечами. – Они истосковались по справедливости.

В этот момент один из просителей – маленький мальчик на длинных и тонких птичьих ногах – потянул Лирца за рукав и захныкал. В то же время другой, огромный, с шеей, покрытой лиловой рыбьей чешуёй, осторожно приподнял на руках странный головной убор, похожий на картонную корону в форме огромного листа. Лирц замотал головой, но верзила без труда нацепил на него корону, что встретило одобрительный рёв присутствующих. Кто-то принёс кресло, в него усадили безвольного бывшего слушателя и почтительно поволокли к выходу (от зыбкости этого живого средства передвижения подступала тошнота). Лирц в панике оглянулся и заметил, как Унимо, оттеснённый к белой стене, ободряюще улыбнулся.

И тогда бывший слушатель в первый раз пожалел, что когда-то услышал о реальнейшем.

Комната сменилась комнатой побольше, даже очень большой: стен её не было видно. И всё пространство, сколько его можно было охватить взглядом, было заполнено толпой.