Остров ужаса

При мысли о моем друге, коте Сатане, меня охватила превеликая ярость, ибо он был мне верным товарищем на протяжении нескольких самых тяжких дней моей жизни; был он доверчивым и великодушным, и обладал ровным характером, и был наделен горячей преданностью. Кто, как не Ведьма из Башни, повинна в его убийстве! Я пылал жаждой мести, однако ощущал некоторую слабость после недавнего приключения и, хотя вознамерился было немедленно помчаться в башню и вышвырнуть проклятую ведьму из окна, все же счел, что предпочтительней будет подождать до утра, прежде чем свершить правосудие. Я сильно ослабел душой и телом, и ведьма могла застигнуть меня врасплох, ибо разум мой истощился и не готов был противопоставить хитрость ее колдовскому хитроумию, тело же было слишком усталым, чтобы выдержать сражение, требующее чрезмерного напряжения сил.

В одиночестве я поспешил назад в лес со своей золотой посудой и надежно спрятал ее в тайнике под корнями большого дерева, местоположение коего хорошо запомнил. Я стоял на коленях и забрасывал яму землей, но вдруг резко оглянулся и, о диво, увидал волосатого человека, какового заметил два дня тому; он наблюдал за мной с большим любопытством, и я тотчас встал и направился к нему, однако он отступил, как во время нашей первой встречи. Я стоял неподвижно, ожидая, что он заговорит со мной первым. На лице его не было большого страха, в противоположность той первой встрече; но он произнес ни слова, лишь сжимал волосатый кулак, указывая другой рукой в направлении замка, причем издавал странные звуки и скрежетал зубами, покуда те звуки не стали резать мне слух.

— Ты тоже знаешь ведьму? — спросил я и согнул спину, изображая Ведьму из Башни; затем я потянул себя за бороду и указал на уголки рта, дабы напомнить ему о клыках ведьмы.

Он понял, кого я имел в виду, ибо заулыбался и закивал головой; после он высоко подпрыгнул в воздух и принялся с силой топтать ногами землю, словно желал забить до смерти распростертое на ней тело.

— Да, мы затопчем ее до смерти! Но нет — ей придется еще хуже, много хуже! — вскричал я.

Вместо ответа сей волосатый человек заржал, точно конь, и убежал в лес, не удостоив меня никакими словами либо жестами.

Я вернулся к моей золотой посуде, лежавшей на прежнем месте. Меня немало удивило странное поведение волосатого дикаря, каковой голым убежал в лес; его лютая ненависть к ведьме не уступала моей. Все то время голова моя раскалывалась и я испытывал жгучую боль в глазах; будь у меня зеркало, я увидал бы, что они сильно покраснели. От воздействия тлетворного газа, каковым я столь долго дышал, было нелегко избавиться; на закате я лег спать, чувствуя себя немного больным и до предела усталым и изможденным.

Я был теперь более одинок, чем раньше, ибо в ночи у меня не было товарища; и часто я просыпался в темноте и, нащупывая руками пустоту и скучая по знакомому дыханию рядом со мной, громко взывал: «Сатана, верный друг, где же ты?» — покуда не вспоминал, что он был сражен черной магией и что утром я поднимусь на башню и убью обитающую там каргу без лишних вопросов и слов.

Глава IV

В моем сердце не оставалось места для милосердия и жалости, когда я вновь поднимался по лестнице, что вела в комнату, где обитала Ведьма из Башни. Я перепрыгивал через три ступеньки, сжимая в правой руке меч из доброй стали, лучший из висевших на стене большого зала внизу. Я старательно наточил и отполировал его, и теперь едва ли нашлась бы человеческая плоть, какую не рассекло бы это острое лезвие.

Глаза мои, хорошо помню, горели ненавистью и жаждой крови, горло было напряженным и сухим, а зубы крепко сжаты. Я сознавал, что ведьма была стара и беспомощна, но оставался непреклонен, и каменные ступени быстро убегали назад под моими торопливыми шагами. Она пыталась убить меня, хоть я не сделал ей ничего дурного, и умертвила моего кота Сатану с таким черным коварством, с каким я еще никогда не сталкивался. Кровь Томаса Сноуда громко взывала о мщении, и я сильнее сжимал рукоятку меча при мысли о том, как лезвие взовьется и рассечет пожелтевшие пряди волос, затем полетит вниз, к подбородку с жесткой бородой — и, что бы со мной ни случилось, Ведьма из Башни более не сможет творить свое черное зло.

Я распахнул дверь ее комнаты, она же направилась ко мне с той же коварной улыбкой, что была ее излюбленной маской. Затем она прочитала грозное послание в моих глазах, увидела меч в руке и, дрожа в смертельном страхе, пала мне в ноги.

— Говори! — воскликнула она. — О нет, не гляди на меня так! Что я сделала? В чем провинилась?

Я оставил ее вопрос без ответа.

— Дарую тебе минутную отсрочку для молитвы, — сказал я, — и молись от всей души, ибо тотчас после этого тебя ждет быстрая смерть!

Она принялась вновь просить меня объяснить причины моей жестокости, но я не произнес ни слова. Я стоял недвижно, опустив меч, и считал про себя секунды, приближаясь к шестидесяти. Последние десять я стал громко отсчитывать вслух, дабы усугубить мучения, что она испытывала в ожидании гибели.

— Пятьдесят семь! — считал я. — Пятьдесят восемь!