А после школы не было уже ни опергруппы, ни патрулей, ничего похожего на бой. Был детский приемник-распределитель, и Михаил, вначале возмутившись таким назначением, не написал потом ни одного рапорта о переводе. Какой смысл был жаловаться на судьбу, когда в первый же день увидел Михаил сотню пацанов, с которыми судьба обошлась не в пример суровей и несправедливей. Издевательски… Здесь тоже надо было драться… С кем? Не с этими же ребятами! Значит, с теми, кто их сделал такими? А как?..
Рассказать Егору об отчаянии? О нестерпимом чувстве вины, когда везешь одиннадцатилетнего мальчишку в спецшколу, которая — что бы там ни говорили — тюрьма для детей? О беспомощности, когда не знаешь, как им всем помочь, как защитить? О страхе, когда ловишь себя на невольном озлоблении?
Он ничего о себе рассказать не смог. Потому что Егор, успокаиваясь, снова твердел. Перестал всхлипывать, стряхнул со спины ладонь Михаила, придвинулся к черному окну.
— Я же ничего такого не знал, — тихо сказал Михаил.
— Ну и ладно, — буркнул Егор.
— Не сердись…
— Да больно мне надо сердиться… Ничего мне не надо…
Они давно уже проехали Подлунную, и город был недалеко. Михаил достал записную книжку и ручку.
— Егор… Я дам тебе свой домашний адрес и телефон. Мало ли что…
— Что «мало ли что»? — не повернувшись, отозвался тот.
— Я понимаю, что такой брат, как я, в твоих глазах не подарок. Но вдруг пригожусь…
— Да не в тебе дело…
— А в ком?
Егор, не стыдясь мокрого лица, глянул прямо на Михаила.
— Ты думаешь, если я вот так раскис… если меня прорвало, значит, я сделался такой, как тебе надо?
— А мне тебя любого надо, — осторожно сказал Михаил.
— Зачем?.. Мать правильно сказала: это же случайная встреча. Нечаянно сошлись, так же и разойдемся.
— Все-таки возьми листок.
Егор пожал плечами и взял.
— А еще… — Михаил говорил с неловкостью, но упрямо. — Если я вдруг когда-нибудь позвоню, не рычи на меня, пожалуйста. И не разговаривай, как с сотрудником милиции…
И Егор вдруг улыбнулся. Чуть-чуть. Может, просто так, чтобы отвязаться. Но эта короткая улыбка оплатила Михаилу все недавние дни.
Они сошли на перрон. Опять прояснило, было холодно, среди фонарей дрожала зябкая, но яркая звезда. Егор нетерпеливо затоптался. Но Михаил удержал его:
— А насчет случайности нашей встречи ты неправ. Наоборот, удивительно, что не встретились раньше… Когда берут ребят на студию, записывают данные родителей, и странно, что Ревский не обратил внимания на имя: Алина Михаевна…
— Он ничего не записывал, у него помощница была.
— И еще… Ты уж не сердись, но я не раз ворошил в приемнике дела прошлых лет и тоже мог наткнуться на твои анкетные данные…
Егор напрягся, и Михаил торопливо сказал:
— Но главное даже не в этом.
— В чем еще?
— Видишь ли… Ты не подумай, что я в приметы верю или что-то подобное. Просто есть какая-то закономерность. Я до конца не разобрался, но есть…
Егор нетерпеливо молчал.
— Я говорю о Крузенштерне, — с некоторым смущением сказал Михаил. — Будто он до сих пор… ну, что-то решает в нашей жизни, как-то сводит всех нас… Ведь ты из-за встречи с писателем задержался в школе, и поэтому мы встретились у директора. А писатель-то рассказывал о Крузенштерне…
— Он мог рассказывать о чем угодно, — насупленно отозвался Егор.
— Да, пожалуй… Ты сейчас домой?
— Куда же еще…
— А я в кассу за обратным билетом. Пошли.
Они двинулись внутрь вокзала.
— Я все-таки позвоню тебе, когда приеду снова, — с мягким нажимом сказал Михаил. — Надо о многом поговорить. Не бойся, не с воспитательной целью… И хорошо бы посмотреть один фильм…
— Терпеть не могу кино, — сказал Егор.
— Я не про всякое кино… Ладно, пока…
Михаил протянул руку, и Егор вяло дал свою. По ее движению Михаил с досадой ощутил, как Егору хочется скорее уйти.
Михаил не знал, что нетерпеливость Егора вызвана самой прозаической причиной. Какие олухи придумали поезд, который идет почти пять часов, а вагоны без туалетов?
И все же Егор на секунду оглянулся. Потом словно испугался этого и затерялся в толпе.
Кино с продолжением
Егор соврал, когда сказал Михаилу, что терпеть не может кино. Смотреть некоторые фильмы он любил. Причем фильмы, казалось бы, для Кошака совершенно неподходящие. «Таверна» полегла бы от смеха, если бы там узнали. Егор стеснялся этой слабости даже перед собой.