Острова, залитые солнцем

Маленькая колония Никобарской торговой компании была единственным очагом европейской цивилизации в этом мире конусообразных хижин и зеленых джунглей. Квадратные деревянные домишки под красной черепицей вклинились в пространство между холмом, с одной стороны, и берегом моря — с другой. Дом для гостей стоял на песчаном берегу; во время прилива волны плескались под его полом. Стандартная мебель была сдвинута в угол, чтобы освободить место для большого обеденного стола, накрытого для завтрака. Вокруг него стояли стулья, на одном из которых я увидел рани Лакшми, сдержанно смеявшуюся над шутками доктора Чакраборти. Она была одета в желтое сари и розовую блузку и казалась нарядной и привлекательной.

Я подошел к ней и заговорил:

 — Бьюсь об заклад, вы не узнаёте меня.

Какое-то мгновение она старалась припомнить, кто я. Вдруг ее лицо просветлело.

 — Я знаю вас, — воскликнула она. — Мы встречались в Дели. Вы приходили к нам в отель. Я помню вас даже очень хорошо.

 — Вам тогда не верилось, что я как-нибудь возьму да и приеду на остров.

 — По правде говоря, нет. Многие обещают приехать и никогда не приезжают, кроме вот этих чиновников, — она показала рукой на Басу и Чакраборти. — Но они всегда так спешат, приезжают утром и уезжают вечером. Вы тоже приехали ненадолго?

 — Нет, — сказал я. — Собираюсь пробыть здесь некоторое время, но при условии, что вы покажете мне остров.

 — Я сделаю это с удовольствием.

После завтрака Басу и Чакраборти отправились инспектировать больницу в Каморте, где расположены все государственные учреждения. Я же предпочел поехать с рани в ее деревню.

Мы миновали пристань и вышли на большое открытое место, где несколько мужчин строили хижину. Они не слишком утруждали себя: расколят бамбуковый ствол и отдыхают, завяжут узел и отдыхают, а в промежутках еще находят время для флирта с молоденькой женщиной, лежавшей у порога соседней хижины, откуда доносились оглушительные звуки граммофона. Я подумал, сколько же времени они будут строить хижину, и спросил об этом рани.

 — Они должны кончить работу в ближайшие три недели, так как потом начнутся муссонные дожди, — ответила она.

Мы миновали еще несколько конусообразных хижин, как две капли воды похожих друг на друга. Сидевшие возле них мужчины и женщины обменивались новостями или с праздным любопытством наблюдали за тем, как свиньи и цыплята разгребали кучу мусора. Затем мы подошли к высохшему руслу, на дне которого были проложены две широкие доски. Рани ступила на них и, показывая зонтиком сначала влево, а потом вправо, сказала:

 — Мы пришли из Чампина. А теперь мы входим в Малакку, мою деревню.

Две группы хижин так близко подходили друг к другу, что казались одним поселком.

 — Разве это две деревни? — возразил я. — Хижин мало даже для одной.

 — На Никобарах везде так, — пояснила рани, открывая зонтик. — Если какая-либо семья обосновывается на одном месте, то это уже деревня. Взгляните вон на ту единственную хижину. — Она указала на берег за гаванью. — Это тоже деревня. Она называется Хенкотт.

Малакка представляла собой скопление консусообразных хижин. Пейзаж, как обычно, оживляли свиньи и цыплята. Женщина с тремя детьми — двумя девочками и мальчиком — спустила свое каноэ на воду и стала грести вдоль берега.

 — Куда они направились? — поинтересовался я.

 — На свои плантации, — ответила рани. — Они будут собирать кокосовые орехи, а по пути ловить рыбу. Это наша ежедневная пища. Иногда мы едим панданус, но за ним надо идти в джунгли.

 — А когда же вы едите свинину и цыплят?

 — Только по праздникам.

Дом рани оказался симпатичным деревянным строением с большими светлыми комнатами, полными воздуха. С карниза просторной веранды свешивался тростниковый треугольник. В нем сидел попугай, ноги которого были связаны. Это была первая птица в неволе, которую я увидел на островах. Я спросил рани, что ее понудило держать птицу на веранде.

 — Это не мой попугай, — объяснила она. — Он принадлежал моей матери, которая привезла его из Рангуна. После ее смерти я ухаживаю за ним.

 — Научили ли вы его разговаривать?

 — Что вы! Он принадлежал моей матери. По нашим обычаям все имущество умершего человека кладут на его могилу. Но я не могла со спокойной совестью оставить попугая на могиле и поэтому принесла его в дом. Я только кормлю его и никогда не заставляю что-либо делать.

Мы пошли в гостиную. Она была уютно обставлена: столы, стулья, небольшие диваны, радиоприемник, а в углу — граммофон и швейная машина. На стенах висели фотографии. Нигде не было видно ни одного изображения святого или какого-либо божества, которые часто встречаются в домах на Востоке и помогают определить, какова вера хозяина.

 — Рани, какую религию вы исповедуете?

 — Мы — отсталый народ. У нас нет религии, — ответила она с очаровательной простотой.

 — Совсем никакой? Но у вас должны же быть какие-нибудь культы, праздники?

 — Только Бурра-Дин[26]. Его празднуют, когда исполняется первая годовщина со дня смерти последнего главы рода.

Мы вышли на веранду и удобно расположились в шезлонгах, наслаждаясь прохладным морским бризом.