Освещенные окна

Гимназия заметно изменилась за годы войны. В 1915 году из нее "выбыло 122 человека в связи с положением на позициях" - как указывалось в протоколе. Сокольские упражнения были заменены военным строем. В здании гимназии разместился Главный штаб Северного фронта под командованием генерала А. Н. Куропаткина - старшеклассники занимались теперь в старом здании, а мы - во вторую очередь - в Мариинской женской гимназии.

В конце мая 1916 года на плацу возле Поганкиных палат состоялся смотр, после которого выступили директор гимназии А. Г. Готалов и генерал Куропаткин, "весьма высоко оценивший результаты испытаний".

Трудно сказать, было ли связано положение на фронте с открытием школьного огорода средних учебных заведений,- очевидно, до войны это событие произошло бы в более скромной обстановке.

На открытии огорода присутствовала е. и. в. великая княгиня Мария Павловна. Собственный оркестр гимназии исполнил государственный гимн, и директор выступил с речью, в которой указал на важность новшества во всех отношениях.

Я должен сознаться, что не помню ни военного смотра на плацу у Поганкиных палат, ни торжественного открытия огорода.

Первые военные годы почти исчезли из моей памяти, осталось лишь неясное впечатление, что, вопреки внешней подтянутости, все стало постепенно расшатываться в гимназии: иные из моих одноклассников стали, например, приходить на уроки в высоких сапогах - представить это год тому назад было невозможно.

Мне не удалось найти в протоколах педагогического совета упоминания о падении со стены портрета царя, хотя специальная комиссия, под председательством инспектора, занималась этим вопросом.

Говорили, что преподаватель Лаптев настаивал на политической причине этой истории. Всеволод Викторинович (или Гуталиныч, как называли его гимназисты) был среди преподавателей единственным членом Союза русского народа.

Причина заключалась в неожиданно развернувшейся и охватившей всю гимназию драке, во время которой кое-где вылетели окна, и нет ничего удивительного в том, что со стены сорвался портрет царя, висевший, должно быть, на прогнившей веревке.

Но расскажу по порядку.

Хаким Таканаев держал со мной пари, что он пройдет за Емоцией по всему коридору с папиросой в зубах, пуская дым за пазуху, чтобы было не так заметно. И он бы прошел, если бы Гришка Панков не дал ему подножку. Емоция обернулся, побагровел, и Хаким попал в кондуит. Это было плохо: за него в гимназию платил дядя, а об отце, который служил официантом у дяди, Хаким говорил кратко: "Зверь".

На перемене я подошел к Панкову и сказал, что он - подлец. Он стал оправдываться, но я доказал, что он все-таки подлец. Он замахнулся, но не ударил, а только сказал: "Коньками". Это означало, что мы будем драться коньками.

Панков был маленький, горбоносый, желтый. В хрестоматии "Отблески" была картинка: "Утро стрелецкой казни", и мне казалось, что, если бы он жил тогда, он был бы одним из этих стрельцов с бешеными глазами. Стрельцы были связаны, и, когда я смотрел на Панкова, мне тоже всегда хотелось его связать.

Но как дерутся коньками? Я пошел к Альке Гирву, но и он не знал. Мы подумали и решили, что Панков так сказал потому, что в прошлом году коньками чуть не убили кадета.

Мы условились встретиться за катком, и я замерз, дожидаясь Панкова. Мне было все видно из темноты, я слышал, как одна гимназистка умоляла мать не ждать ее у входа на каток, потому что над ней смеются подруги. Гимназистка была дородная, краснощекая и все распахивалась - ей было жарко, а мама -маленькая, сухонькая и завернутая, как кукла.

Я прождал Панкова час, но он не пришел. Это было поразительно, потому что хотя он был подлец, но смелый. Из нашего класса он один бросался в Великую с мола вниз головой. Испугаться, уклониться от драки - это было на него не похоже!

На другой день в гимназию пришла его мать, и я удивился, что она такая красивая - в пуховом платке, с большим благородным лицом. Панков, оказывается, пропал, и она боялась, что он сбежал на войну. Инспектор Емоция, с которым она говорила, объяснил, что, согласно положению о казенных гимназиях, учащийся не может сбежать на войну без разрешения начальства.

О Грише поговорили и перестали: весь класс увлекся сокольством. В гимнастическом зале, в новом здании, под граммофон делали гимнастику старшеклассники в синих рубашках и синих в обтяжку штанах. Нас учили упражнениям с палками и булавами. Руководил нами Коварж, о котором говорили, что он - австрийский офицер, перебежавший к нам "во имя идеи панславизма", и то, что этот плотный, мускулистый человек с большими черными усами рисковал собой ради идеи, тоже было интересно.

Придя к нам однажды в парадной форме - накидка на одно плечо, шнуры, как на венгерке, шапочка с пером,- он вместо гимнастики стал учить нас сокольской песне:

Гей, сокола, собирайтесь в ряды,

Крепкие мышцы не знают беды...