Освобожденный Эдем

И опять-таки не следует считать эти предположения чересчур фантастическими. «Человек виртуальный», если уж ему суждено возникнуть в лоне истории, отличается от «человека индустриального» не более, чем тот, в свою очередь, от «человека сельскохозяйственного». Нынешний горожанин, житель современного мегаполиса, тоже показался бы античному или средневековому обывателю существом необыкновенным. Еще бы — может летать по воздуху, видит и слышит на расстоянии, пользуется волшебством электричества, управляет металлическими чудовищами.

Обретет ли «человек виртуальный» свободу и счастье — вопрос сложный. Если определять свободу через такой параметр, как число возможностей предоставляемых обществом гражданину, то исторический прогресс налицо: «человек сельский» более свободен, чем «человек племенной», «человек городской» — более, чем «человек деревенский». В этом отношении виртуал, предоставляя пользователю возможность множественного бытия, несомненно расширяет рамки его свободы в сравнении с индустриальной эпохой. С другой стороны, освобождение личной реальности из-под гнета реальности коллективной весьма относительно. Оно неизбежно будет сопровождаться структурированием самого виртуала. Устные предания (сказки, мифы) еще можно было варьировать, внося в них собственные мотивы, письменная литература, закрепив в слове сюжет, диалоги, портреты, резко сузила этот диапазон, кино свело его к определенным образам (так что, скажем, Андрей Болконский еще долго будет ассоциироваться с тем конкретным актером, который его сыграл), а виртуальный мир, будучи миром полностью «авторским», уже почти не оставляет возможностей для интерпретации. Стивен Спилберг, говоря о разнице между читателем и зрителем, определял это так: «Первый берет книгу, чтобы самостоятельно вообразить описанный в ней мир, второй же покупает билет в кинотеатр, потому что за него этот мир вообразили мы»²¹

.

Аналогично и с виртуальным пространством. Не каждый может стать демиургом, не каждый имеет дар создавать миры, по достоверности не отличающиеся от настоящих, не каждый способен построить интересный сюжет, вывести его к кульминации, населить оригинальными персонажами. Пользователь, как правило, будет получать «авторизованную реальность», выйти за пределы которой ему не удастся. Даже изменчивость такой реальности будет запрограммирована. Причем, вопреки тому же Станиславу Лему, считавшему, что фантоматику, как он называл виртуал, практически невозможно использовать для прямого формирования взглядов, убеждений, эмоций, поскольку «два человека в двух тождественных ситуациях могут сделать абсолютно разные, диаметрально противоположные выводы»²²

, как раз искусственная реальность и может быть предельно идеологизированной. Просто социальные идеологемы будут изначально «зашиты» в каждый авторский мир, выступая как необходимое условие его существование. Здесь можно вспомнить, что в советских фильмах, кстати демонстрирующихся до сих пор, всегда побеждали советские люди, что было следствием исповедования ими именно советских идей, в американских фильмах, напротив, побеждали американцы, исповедовавшие, соответственно, комплекс западных идеологических догм, а когда в России появились первые электронные игры, конечно, западного производства, то россияне, управляя «фантомами», с восторгом сбивали русские «МиГи» над Синайской пустыней. Фактически, они воевали против собственного государства, отказываясь, пусть временно, пусть в условном мире, от исторической идентичности ради идентичности игровой.

«Свобода — это рабство», как утверждалось в знаменитом романе²³

.

К тому же, став символами потребления, виртуальные миры немедленно расслоятся по качеству и, следовательно, по цене. Иерархия «новых вселенных» скорее всего воспроизведет иерархию рынка: дешевые простые товары — для всех, дорогие, сложные, элитарные — для немногих. Мир виртуала вовсе не будет миром всеобщего равенства. Уже сегодня можно предвидеть ограниченный государством или частными фирмами доступ, например, к профессиональным мирам, обеспечивающим с помощью тренингов высокую степень квалификации: управленческой, экономической, научной, художественной. Или ограниченный доступ в корпоративные, религиозные, клубные, коммерческие миры, ревниво оберегающие свои секреты. «Закрытые реальности» (сайты) в Интернете уже существуют, и в дальнейшем их количество будет только расти.

То же самое можно сказать и о счастье. Исполнение всех желаний, которое обещает виртуальная цивилизация, вряд ли сделает человека счастливым. Достигнутая цель девальвируется. То, что можно получить без усилий, простым нажатием кнопки, утрачивает фундаментальную ценность. Для древних людей огонь был даром, который требовал поклонения и который необходимо было беречь. Для современного человека, щелкающего зажигалкой, это всего лишь одна из мелких особенностей его быта.