От «А» до «Я». Александр Абдулов и Олег Янковский

Я не могу сказать, что я глубоко находился в этом движении. Стиляги не имели своей выстроенной философии, как, скажем, хиппи. Тут все было немножко другое. Это был вовремя пойманный сигнал, что где-то есть другая жизнь, что существуют иные люди… Мое участие в этом движении было скорее декоративным. Да и глубоко в этом я быть не мог – в одиннадцать часов вечера я должен был быть дома, ведь за мной внимательно следил старший брат, чтобы я совсем в подворотне не оказался.

Когда Тодоровский уговаривал меня сыграть роль матерого чиновника – отца главного московского стиляги Фреда, я ответил ему, что должно в моем герое быть что-то неожиданное. Хотелось какую-то самоценную штучку сделать. И придумали танец…

А стилягой я был, повторяю, мало. Театр захватил меня не в пример сильнее, чем какое-либо движение…

Мое «мировое» кино

К большому сожалению, у меня нет языкового образования, и это сказывается на количестве моих работ на Западе. Если бы я знал английский в совершенстве, то все сложилось бы у меня по-другому и на международном рынке. Я много картин играл на английском и на итальянском. На английском – «Цареубийцу», что удивило Малколма Макдауэлла, он даже сказал: «Я бы так не смог». А мы – дубль снимаем на русском, дубль на английском. Правда, с акцентом. Но если бы у меня был блестящий язык, конечно, я снялся бы в Голливуде, приглашений поступало много. Но американцы, например, не позволяют, чтобы роль за тебя озвучивал другой актер. Студенты в наших театральных вузах должны как следует учить языки. Говорю это исходя из своего опыта. Хорошие примеры, когда знание языка помогло актерам реализоваться, уже есть.

Конечно, я не противопоставляю российское искусство западному. Например, посмотрел я «Титаник» – «самый популярный фильм всех времен и народов». Это продукт индустрии, который лишний раз подтверждает то, что мы не успели сделать за эти годы в смысле техники. Казалось бы, странная вещь – расчет на успех века сделан на материале о страдании, на трагедии… Это такой мощный фокус, как у Копперфилда, но к искусству это отношения не имеет. Искусство – вещь проникновенная, тихая.

И романтический героизм Мюнхгаузена, который улыбался, поднимаясь по лестнице, и говорил: улыбайтесь, господа, улыбайтесь! – зная наверняка, что сейчас погибнет, мне интереснее, чем героизм Шварценеггера или Сильвестра Сталлоне.

* * *

Но на Западе есть и множество интересных художников. И я, несмотря на свои пробелы в иностранных языках, участвовал в зарубежных театральных постановках и кинопроектах. Например, полгода играл на французском языке во Франции у очень известного театрального режиссера Клода Режи в спектакле по пьесе молодого английского драматурга Грегори Моттона «Падение». Этот режиссер собрал представителей разных театральных школ, и я был приглашен как представитель русской театральной школы.

Раньше Клод видел меня в «Ностальгии», «Полетах во сне и наяву», ему показалось, что я смогу справиться с ролью в его драматической постановке, которую он задумал осуществить в стиле современного авангарда силами интернациональной труппы.

Тяжелее всего было ежедневно играть. Мы не привыкли к такой поденной работе, и в этом была, пожалуй, главная трудность. К тому же играть на французской сцене, не зная языка, тоже дело непростое. Но сознательно включившись в эту авантюру (другого слова не подберу), сумел открыть в себе неведомые доселе возможности. Не ожидал, что могу работать как хороший компьютер. Согласитесь, исполняя роль, ни разу не произнести тарабарщину вместо французского текста – уже большое достижение. И во время общения с публикой – такие встречи после спектакля традиционно проводятся во французском театре – я удивлял зрителей признанием, что не владею их языком. Францию я, конечно, не поразил. Но, честно говоря, и цели такой не было. А вот гордость за русскую актерскую школу испытал превеликую. И еще я понял, как это хорошо – иметь репертуарный театр, а стало быть, свой родной дом.

* * *

Еще я снимался у молодого английского режиссера Салли Поттер. Она к тому времени сделала две достаточно нашумевшие картины – «Орландо» и «Учитель танго». Поттер хотела снять фильм по оригинальному сценарию – историю под названием «Человек, который плакал». Пригласила меня на главную роль за мои, как она сказала, уникальные качества. В мире, по ее мнению, такого артиста больше нет. Для Салли эпизод, в котором я иду со свечой, – учебник актерского мастерства. Она считает, что я сыграл уникально. Кадр снят одним планом, кажется, что за актером наблюдает только камера, без режиссера.