От А до Я. Избранные рассказы русских писателей

— Нет, как же, надо! — сказала Катя и прибавила: — А то погостили бы еще.

— Дома некому, — отвечала Катерина. А сама думала: неужели она уйдет и не поговорит с Андреем? Но что ему сказать, как поговорить? Сколько она ни придумывала, что ему сказать, все на язык почему-то подвертывалась Лыска. Привязалась эта Лыска. Да еще думала о том, что у нее денег всего одиннадцать копеек. Сам он даст или придется просить?

Андрей, шедший молча, вдруг обратился к Кате и сказал:

— Иван Кузьмин в город едет, пойди-ка напиши записку в кооператив.

Катя поняла, что он хочет остаться один с женой, подала свою худенькую ручку Катерине и, пожелав ей счастливой дороги, пошла. А потом издали помахала платочком.

Катерина шла рядом с мужем по мягкой мшистой тропинке между редкими высокими соснами и, обходя по дороге пни, ждала, что, может быть, он сам заговорит с ней о самом главном. Прожили вместе двенадцать лет, — неужели у них не найдется, что сказать друг другу в такую минуту? Но Андрей, дойдя до перекрестка, откуда должен был повернуть назад, ничего не сказал того, чего она ждала и, остановившись, только проговорил:

— Ну, так ты того… если что нужно, пиши, а в уборку сам приеду помогнуть.

Он дал Катерине два протершиеся на сгибе червонца и поцеловал ее.

Катерина неловко обняла его за шею левой рукой, зажав в правую червонцы, и тоже поцеловала его.

— Ну, прощайте пока… Лыску-то приезжайте посмотреть.

— Прощай. Приеду.

Она пошла. Отойдя на несколько шагов, Катерина оглянулась. Андрей стоял на том же месте, и видно было, что у него осталось что-то недоговоренное и жаль ему было отпустить жену, ничего не сказав ей на прощанье.

Она, замерев, остановилась и вся подалась вперед.

Андрей постоял несколько мгновений, как бы ища слова, потом, махнув рукой, крикнул:

— За Лыской-то поглядывай!..

— Погляжу, — ответила, вздохнув, Катерина.

Андрей повернулся и пошел.

Когда он скрылся, и Катерина осталась одна на тропинке под соснами, ее вдруг обожгла и кинулась горячим стыдом в щеки пришедшая ей мысль:

«Обстряпали бабочку… Приняли ласково, рот замазали, она и языка протянуть не сумела. На деревне спросят: „Что же, ты мужу беспутному голову намылила? Его шлюхе в косы вцепилась? Стекла побила?“ А она — не то, что стекла бить, а еще черных лепешек в гостинец принесла ей. И самой вот узелок ребятишкам сунули да двадцать целковых денег дали. Небось, теперь молодая-то смеется над ее черными лепешками: ей белых не поесть… на ее четыреста — пятьсот рублей».

Катерина даже остановилась, как бы готовясь вернуться. Но ей почему-то вспомнились тоненькие, слабенькие руки Кати, ее виноватая, ласковая улыбка, и Катерина, махнув рукой, перекрестилась и пошла своей дорогой.

Федор Сологуб

«Улыбка»

I

В саду дачи Семибояриновых, по случаю именин одного из сыновей, Леши, гимназиста второго класса, собралось десятка полтора мальчиков и девочек разного возраста и несколько юношей и девиц. Лешины именины для того и справляли, чтобы лишний раз собрать молодых гостей для взрослых барышень, сестер именинника.

Все были веселы и улыбались, — и взрослые, и мальчики, и девочки, которые, играя, двигались по желтому песку подметенных дорожек, — улыбался и бледный некрасивый мальчик, что сидел одиноко на скамеечке под сиренью и молча глядел на своих сверстников. Его одиночество, молчаливость и поношенная, хотя чистенькая, одежда показывали, что он из бедной семьи и стесняется этим обществом нарядных бойких детей. Лицо у него было робкое, худенькое, и грудь такая впалая, и ручонки такие тощие; так смирно они лежали, что на него жаль было смотреть. А все-таки он улыбался, — но и улыбка его казалась жалкой: не то ему весело было смотреть на игры и на веселье, не то он боялся, чтобы не рассердить кого-нибудь своим скучным видом и плохим костюмом.

Его звали Гриша Игумнов. Отец его недавно умер; мать посылала иногда Гришу к своим богатым родственникам, где Гриша всегда чувствовал скуку и неловкость.

— Что ж ты один сидишь, — иди, побегай! — сказала ему мимоходом синеглазая барышня, Лидочка Семибояринова.

Гриша не смел не послушаться, — сердце его забилось от волнения, лицо покрылось мелкими капельками пота. Он боязливо подошел к веселым краснощеким мальчикам. Они посмотрели на него недружелюбно, как на чужого, — и Гриша сам почувствовал сейчас же, что он не такой, как они: не может говорить так смело и громко, и у него нет таких желтых башмаков и задвинутой на затылок круглой шапочки с мохнатой красной шишечкой, как у мальчугана, который стоял к нему всех ближе.

Мальчики продолжали говорить между собой по-прежнему, как будто бы здесь и не было Гриши. Гриша стоял возле них в неловкой позе, принагнул тонкие плечики, крепко держался тоненькими пальцами за узенький кушачок и робко улыбался. Он не знал, как ему теперь быть, и от смущения едва слышал, что говорили бойкие мальчики.