От Бисмарка к Гитлеру

Можно было лишь в одиночку противостоять последствиям гитлеровских законов о евреях. Вступить в брак с евреем в Германии было больше невозможно, поскольку не нашлось бы никакого бюро записи актов гражданского состояния, которое бы зарегистрировало брак. Но можно было ещё жить вместе с евреем, чем рисковали штрафом, а позже, когда наступило собственно преследование, прятать евреев или помогать им с отъездом, или быть им полезными каким-то другим, индивидуальным способом. Это тоже происходило — не в миллионах случаев, но всё же пожалуй тысячи раз. Всё же нельзя было больше, даже если и было желание, бороться против таких составных частей гитлеровского руководства государством, как его антисемитские меры, в той форме, какая обещала бы успех.

Несмотря на это, антисемитизм Гитлера оставался главным признаком при размежевании между лояльными приверженцами фюрера, к которым в тридцатые годы принадлежало большинство немецкого народа, и все ещё вовсе не незначительным меньшинством «антис», людей, которые при встрече поносили Гитлера и ещё более его партию, желали всему Третьему Рейху провалиться к дьяволу и верили, что они должны оставаться верными своим старым убеждениям, хотя они не отваживались больше выражать их открыто и естественно, не могли больше собираться на политические встречи и проводить их.

Было довольно много «антис», которые позже, после падения Гитлера, охотно причисляли себя к «внутренней эмиграции» или даже к «сопротивлению». Я полагаю, что с обоими этими словами следует быть весьма осторожным.

Сопротивление существовало только в очень ограниченных кругах и только на определенной время, и только в тех кругах, которые одновременно сотрудничали с аппаратом режима, особенно в военном аппарате. Потому что иначе, как в аппарате, невозможно было оказывать какое-либо эффективное сопротивление. Сопротивление, как его например оказывали части церкви или как его оказывали коммунисты, тем что они просто сохраняли каким-либо образом свое дело, должно было оставаться без практического результата, поскольку ни у церковников, ни у коммунистов не было в руках рычага, посредством которого они могли бы влиять на политику фюрерского государства. Такой рычаг был в руках собственно только у одной группы: у генералитета вермахта, особенно сухопутных войск. Поэтому в частности дважды был заговор офицеров: в 1938–1939 гг., в преддверии угрозы войны, и в 1943–1944 гг., перед лицом угрозы поражения. До воплощения в действия дошло лишь одно, знаменитая попытка покушения и государственного переворота графа Штауффенберга 20 июля 1944 года. Как известно, она провалилась, не в последнюю очередь потому, что она вовсе не поддерживалась всем руководством сухопутных войск, а только лишь меньшинством. Это меньшинство, из которого мести режима избегли лишь немногие, заслуживает высочайшего уважения. Но и оно не возымело действия.

С внутренней эмиграцией дело обстоит следующим образом. Внешняя эмиграция, естественно, существовала. Она впрочем не была совсем уж легкой, потому что тогда за пределами Германии всё ещё царил экономический кризис, и принять эмигрантов и предоставить им работу были готовы немногие страны. Но наверняка многими людьми задумывалась внутренняя эмиграция. Однако как ни странно она была невозможна. В качестве примера я назову здесь ставшего позже федеральным президентом Хайнриха Любке.

Любке раньше был политиком центра, который остался верен своим взглядам, но естественно не имел никакой возможности в какой-либо форме действовать в политике после 1933 года. Поэтому он вернулся к своей прежде полученной профессии строительного инженера, то есть к полностью аполитичной профессии. Это вполне можно назвать внутренней эмиграцией. Любке предпринял определенный социальный спуск со все же возвышенной позиции активного политика к совершенно анонимному существованию представителя среднего сословия, внутренне оставаясь верным своим прежним убеждениям. Но была ли это действительно эмиграция? Ведь и в качестве строительного инженера он должен был работать на интересы рейха, и к примеру во время войны он должен был работать над сооружением лагеря для насильственно перемещенных иностранных рабочих, что позже очень резко ставилось ему в укор. По моему мнению, несправедливо, поскольку нужно же было ему чем-то зарабатывать на жизнь. Во всяком случае, у Любке было больше права чувствовать себя внутренним эмигрантом, чем у многих «антис», которые осуществляли задуманные Геббельсом предприятия в кино или в прессе, на радио, в театре или даже в литературе.