ОТ/ЧЁТ

Соизволил, правда, очень быстро, пригласил к столу карельской березы, попросил присесть и завел какой-то беспредметный разговор на тему пользы дисциплины, особенно в начале учебного года, когда… и так далее. Сообщил между делом, что компьютер кафедральный нашелся сегодня утром в мужском туалете на первом этаже. Я предположил, что это шутки студентов. Он тему не поддержал, опять свернул на дисциплину. Оказывается, он еще в прошлом семестре проводил хронометраж работы всех преподавателей. По его мнению, я лидирую среди тех, кто постоянно опаздывает на занятия. Никогда не стремился к спортивным достижениям, но все же, все же… А Михаил Иванович все ходил кругами вокруг этой темы и круги эти постепенно сужал.

— Вот и вчера опоздали на лекцию на десять минут. А дисциплину трудовую, между прочим, еще никто не отменял.

Я аж зубами заскрежетал. Ненавижу эту фразу. Нет в нашей стране ни одного политика, который бы раз в месяц ее не произносил. Нет ни одной газеты, в которой она не появлялась бы раз в неделю. Нет ни одного военного, ни одного милиционера, который бы не чеканил ее раз в день.

Оправдывался я тем, что никогда не опаздываю более чем на пятнадцать минут и студенты меня всегда дожидаются.

— Пятнадцать минут, пятнадцать минут. А вы знаете, что крылатая ракета с подводной лодки вероятного противника за пятнадцать минут достигает территории нашей страны? И вообще, кто и когда придумал это право на пятнадцать минут опоздания?

— Кто, так сразу не скажу, а когда… году так в одна тысяча семьсот пятьдесят пятом, я думаю.

На самом деле я в это время думал над тем, как нам сейчас называть, например, НАТО: вероятным противником или невероятным противником. Или вероятным непротивником. Или, лучше всего, противным невероятником.

— Шутки шутите, — вернул меня вероятный начальник в свой кабинет. — А на вашем месте лучше бы не шутить. Вы студентку Слепцову, Светлану Георгиевну, знаете?

— Как же, как же. Студентка Слепцова в мае месяце этого года подошла ко мне и сообщила, что не посетила ни одного моего занятия, что мне и так было известно. Она спросила, допущу ли я ее к экзамену.

— И что дальше?

— Допустил, конечно. С восьмой пересдачи шестого, кажется, июля она экзамен и сдала. А что, не надо было тройку ставить?

— А вот вы почитайте, что пишет эта студентка на имя ректора.

Он протянул мне листок бумаги. Вверху листка крупно было написано: ЗАЯВЛЕНИЕ. Ниже значилось:

Довожу до Вашего сведения, что в мае месяце доцент В.М. Сретенский предлажил мне вступить с ним в интимные отношения иначе отказывался ставить положительную отметку по своему предмету. Прошу принять меры по отношению к этому аморальному поступку.

Дата: 3 сентября. И подпись.

— Ну, что скажете?

— Слово «предложил» пишется через «о».

— Это все?

— Ну, еще запятой не хватает перед словом «иначе». Ну и стиль…

— Зря. Зря вы так. Дело серьезное.

— Если серьезно, то она мне, после того как свою тройку получила, пообещала веселую жизнь. Ну, так не она первая. В позапрошлом году один студент услугу по телефону заказал: будить в пять утра каждый день в течение недели. Так то хоть с фантазией. А эта ничего интересного придумать не смогла… А кстати, что это она в сентябре спохватилась?

— Боюсь, вы не отдаете себе отчет, насколько все серьезно. Про наш вуз и так ходит много несправедливых слухов и разговоров. Ректор начал борьбу за чистоту рядов преподавательского состава. Речь может зайти о вашем увольнении.

— Так вы что же, верите этой чуши?

— Это официальный документ, по которому будет проведено расследование. Впрочем, комиссия пока не создана… и у вас есть возможность все изменить в свою пользу. Я предлагаю вам сейчас переговорить с одним человеком, который может урегулировать эту, скажем так, ситуацию.

Не дав мне времени ответить, Михаил Иванович вышел в соседнюю комнату, а его место занял пожилой господин, показавшийся мне самым обычным советским пенсионером. Коричневый не новый костюм при клетчатой серой рубашке и зеленом с отливом галстуке — вот и все, что бы я заметил, доведись мне его встретить на улице, поскольку лицо его, что называется, без особых примет, чисто выбритое, с умеренным числом морщин и профессионально усталым взглядом, никаких эмоций у меня не вызвало. Разве что очки, которые он водрузил на длинный, в старческих прожилках нос, войдя в комнату и усевшись за пустым столом, выбивались из образа личности заурядной и незаметной. У меня тоже есть такие очки, «лекторские». Линзы в таких очках составляют лишь нижнюю половину окружности, для того чтобы работать с бумагами на близком расстоянии, а вдаль смотреть невооруженным взглядом. Он и смотрел на меня как очень и очень вдаль, поверх дорогой и стильной оправы. Моя-то оправа недешева, но эта была из категории «люкс».