Читаем От дворца до острога полностью

Подчиненные поздравляли своих начальников иным образом. В передней на столике с пером и чернильницей лежал чистый лист бумаги, где визитеры расписывались в знак посещения. При этом, требовалась четкая подпись без помарок и, тем более, без росчерков: небрежная подпись с залихватским росчерком свидетельствовала об отсутствии почтительности. Впрочем, такой способ свидетельства о посещении мог применяться и в иных случаях; например, расписывались у больных, лежавших в постели, в знак сочувствия, а еще в начале XIX в. младшим по возрасту и чину, хотя бы и знатным по происхождению и богатым, людям рекомендовалось при посещении вельмож не оставлять карточку, но смиренно расписываться в передней.

Столь же сложны и строго регламентированы были и действия в других случаях жизни. Например, очень непростым был траур. Он разделялся на глубокий, обыкновенный и полутраур. Самый глубокий траур требовался от вдовы, которая носила его шесть месяцев, а еще полгода носила обыкновенный траур, но могла и эти шесть месяцев оставаться в глубоком трауре. Это были длинное черное суконное или шерстяное платье (летом допускался бареж), креповый чепец со шнипом, креповая наколка и черные перчатки с черными же швами. Даже носовые платки делались с черной каймой. Черными были и зонтик, и веер. Драгоценности не допускались, в крайнем случае можно было надевать украшения из гагата. Если срок траура вдовы удлинялся, то на следующий год первое полугодие носили обыкновенный траур, а еще полгода – полутраур. При обыкновенном трауре снималась креповая вуаль, а вместо матовых тканей можно было носить шелк и кисею. При полутрауре к черному присоединяли белый и серый цвета. Вдовец носил траур вполовину короче. В глубоком трауре он носил широкий креп на шляпе и узкую креповую повязку на левом рукаве. Хотя не требовалось, чтобы его платье было непременно черным, но тона полагались темные, а перчатки – непременно черные (а мы-то, простаки, носим черные перчатки даже по праздникам!). По родителям полгода носили глубокий траур, три месяца – обыкновенный и три месяца – полутраур. По бабушке и деду носили три месяца глубокий траур и три месяца – полутраур. По братьям и сестрам в трауре были полгода, по дяде и тете – три месяца. Выбор траура по дальним родственникам предоставлялся на усмотрение каждого, но наследникам рекомендовался траур, как по самым близким родственникам. Дети моложе 12 лет носили траур только по родителям, дедушке и бабушке. Что касается смерти одного из членов императорской фамилии, то порядок ношения траура для государственных служащих указывался в газетах.

Естественно, что во время глубокого траура не появлялись в общественных местах: в театре, концертах и т. д. Обыкновенные визиты начинали делать только после окончания глубокого траура. До его сложения не принимали участия в свадьбах и не бывали на вечерах. Только в конце траура разрешалось снять его временно по случаю какого-либо радостного события в семье: например, при бракосочетании близких родственников и знакомых снимали траур только на этот день

Само собой разумеется, что десятки и сотни глаз следили за соблюдением траура только членами светского общества; люди несветские не имели столько соглядатаев и не были столь стеснены условностями.

Описанные правила относятся к либеральному концу XIX в. А вот как дело обстояло на 100 лет раньше: «Все мы, четыре сестры, носили траур (по отцу. – Л. Б.) два года. Теперь все приличия плохо соблюдают, а в мое время строго все исполняли и по пословице: «родство люби счесть и воздай ему честь» – точно родством считались и, когда кто из родственников умирал, носили по нем траур, смотря по близости или по отдаленности, сколько было положено. Вдовы три года носили траур: первый год только черную шерсть и креп, на второй год черный шелк и можно было кружева черные носить, а на третий год, в парадных случаях, можно было надевать серебряную сетку на платье, а не золотую. Эту носили по окончании трех лет, а черное платье вдовы не снимали, в особенности пожилые. Да и молодую не похвалили бы, если б она поспешила снять траур.

По отцу и матери носили траур два года: первый – шерсть и креп, в большие праздники можно было надевать что-нибудь дикое (серое. – Л. Б.

) шерстяное, но не слишком светлое, а то как раз, бывало, оговорят: Такая-то совсем приличий не соблюдает: в большом трауре, а какое светлое надела платье».

Первые два года вдовы не пудрились и не румянились; на третий год можно было немного подрумяниться, но белиться и пудриться дозволялось только по окончании траура. Также и душиться было нельзя, разве только употребляли одеколон, оделаванд и оделарен дегонри… Богатые и знатные люди обивали и свои кареты черным, и шоры были без набору, и кучера и лакеи в черном.

По матушке мы носили траур два года, – так было угодно батюшке, и по бабушке тоже, может быть, проносили бы более года, да я вышла замуж, и потому мы все траур сняли.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь русского обывателя

Изба и хоромы
Изба и хоромы

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В.Беловинского «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» охватывает практически все стороны повседневной жизни людей дореволюционной России: социальное и материальное положение, род занятий и развлечения, жилище, орудия труда и пищу, внешний облик и формы обращения, образование и систему наказаний, психологию, нравы, нормы поведения и т. д. Хронологически книга охватывает конец XVIII – начало XX в. На основе большого числа документов, преимущественно мемуарной литературы, описывается жизнь русской деревни – и не только крестьянства, но и других постоянных и временных обитателей: помещиков, включая мелкопоместных, сельского духовенства, полиции, немногочисленной интеллигенции. Задача автора – развенчать стереотипы о прошлом, «нас возвышающий обман».Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Л.В. Беловинский , Леонид Васильевич Беловинский

Культурология / Прочая старинная литература / Древние книги
На шумных улицах градских
На шумных улицах градских

Книга доктора исторических наук, профессора Л.В. Беловинского «Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских» посвящена русскому городу XVIII – начала XX в. Его застройке, управлению, инфраструктуре, промышленности и торговле, общественной и духовной жизни и развлечениям горожан. Продемонстрированы эволюция общественной и жилой застройки и социокультурной топографии города, перемены в облике городской улицы, городском транспорте и других средствах связи. Показаны особенности торговли, характер обслуживания в различных заведениях. Труд завершают разделы, посвященные облику городской толпы и особенностям устной речи, формам обращения.Книга адресована специалистам, занимающимся историей культуры и повседневности, кино– и театральным и художникам, студентам-культурологам, а также будет интересна широкому кругу читателей.

Леонид Васильевич Беловинский

Культурология
От дворца до острога
От дворца до острога

Заключительная часть трилогии «Жизнь русского обывателя» продолжает описание русского города. Как пестр был внешний облик города, так же пестр был и состав городских обывателей. Не говоря о том, что около половины городского населения, а кое-где и более того, составляли пришлые из деревни крестьяне – сезонники, а иной раз и постоянные жители, именно горожанами были члены императорской фамилии, начиная с самого царя, придворные, министры, многочисленное чиновничество, офицеры и солдаты, промышленные рабочие, учащиеся различных учебных заведений и т. д. и т. п., вплоть до специальных «городских сословий» – купечества и мещанства.Подчиняясь исторически сложившимся, а большей частью и законодательно закрепленным правилам жизни сословного общества, каждая из этих групп жила своей обособленной повседневной жизнью, конечно, перемешиваясь, как масло в воде, но не сливаясь воедино. Разумеется, сословные рамки ломались, но modus vivendi в целом сохранялся до конца Российской империи. Из этого конгломерата образов жизни и складывалась грандиозная картина нашей культуры

Леонид Васильевич Беловинский

Культурология

Похожие книги

Год быка--MMIX
Год быка--MMIX

Новое историко-психо­логи­ческое и лите­ратурно-фило­софское ис­следо­вание сим­во­ли­ки главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как мини­мум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригина­льной историо­софской модели и девяти ключей-методов, зашифрован­ных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выяв­лен­ная взаимосвязь образов, сюжета, сим­волики и идей Романа с книгами Ново­го Завета и историей рож­дения христиан­ства насто­лько глубоки и масштабны, что речь факти­чески идёт о новом открытии Романа не то­лько для лите­ратурове­дения, но и для сов­ре­­мен­ной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романович Романов

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян – сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, – преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия