От фермы к фабрике

Основополагающее значение для изучения советского экономического развития имеет модель коллективизированной экономики, поскольку предполагается, что именно она воспроизводит фактическую историческую линию развития. Посредством изменения таких параметров, как е, можно определить, каким образом сосредоточение инвестиций в секторе тяжелой промышленности повлияло на рост объемов производства и уровня потребления в ходе промышленной революции в Советском Союзе. Однако для изучения многих других вопросов, например влияния коллективизации на рост экономики страны, необходима модель нэпа, так как различия между условиями нэпа и коллективизации невозможно отразить только лишь за счет изменения одного-двух параметров в рамках коллективизационной модели. Эти различия имеют гораздо более сложную природу.

В рамках своих имитационных моделей нэпа и коллективизации я выделил четыре сферы различий между этими линиями развития.

Во-первых, в условиях нэпа объемы сельскохозяйственного производства оказываются больше. Я полагаю, что за счет отсутствия такого фактора, как сокращение производства зерна в период коллективизации, можно говорить о том, что в 1930–1934 гг. оно, напротив, демонстрировало рост. Кроме того, поголовье скота (за исключением лошадей) с 1928 г., предположительно, росло на 2 % в год, что привело бы к соразмерному увеличению объемов выпуска продукции животноводческого комплекса и росту объемов потребления сельскохозяйственной продукции, отведенной в кормовой фонд. В 1933 г., когда производство сельскохозяйственного сектора в условиях коллективизации достигло своего минимального значения, стоимость чистого сельскохозяйственного продукта при сохранении нэпа оказывается на 51 % выше, чем демонстрирует коллективизированная экономика. После восстановления производства зерна и поголовья скота в 1939 г. прогнозируемый объем производства аграрного сектора по-прежнему превышает реальные достижения коллективизации на 16 %. Более того, если предположить, что при сохранении экономики нэпа не было снижения производства в сельском хозяйстве страны, то можно утверждать, что, вероятно, не было бы и голода 1930-х гг.

Во-вторых, в структуре обеих моделей присутствует функция миграции, позволяющая определить, какая часть сельского населения ежегодно переезжала в города из-за соотношения уровней несельскохозяйственного и сельскохозяйственного потребления на душу населения. Я задаю более высокое значение функции в условиях коллективизации, чтобы отразить влияние раскулачивания, недовольства крестьян мерами принудительной коллективизации, а также мироощущения жителей деревни, согласно которому будущее страны было связано с городом (Фицпатрик. 1993; 1994).

В-третьих, уместно предположить, что сектор частной торговли продолжал бы развиваться и в условиях нэпа, следовательно, доход крестьян был бы равен стоимости продукции, реализованной по розничной цене, за вычетом налогов с продаж, а также трудовых и капитальных издержек, необходимых для транспортировки и переработки этой продукции в потребительский товар. При коллективизации значительная часть разницы, возникающей между стоимостью товаров в государственных и кооперативных магазинах и величиной трудовых и капитальных издержек, поглощалась за счет налога с оборота. Основное бремя налога легло на плечи жителей деревни, поскольку поставки продукции по заказам были слабо подвержены влиянию ценовых колебаний. В рамках модели нэпа я делаю предположение, что на смену налогу с оборота, а также менее высокому сельскохозяйственному налогу приходит универсальных налог на все виды денежных доходов, включая заработную плату и доход от сбыта сельскохозяйственной продукции. При этом величина налоговой ставки на денежный доход такова, что позволяет получить сумму, равную совокупным отчислениям по налогу с оборота и сельскохозяйственному налогу. В этом случае часть бремени по уплате налога переходит от крестьян к рабочему классу.

В-четвертых, моя модель коллективизированной экономики предполагает, что на выполнение государственного продовольственного заказа уходило 80 %

объема предложения со стороны аграрного сектора, а оставшиеся 20 % крестьяне добровольно реализовывали на колхозных рынках. Следовательно, объем продаж на колхозном рынке я воссоздаю в виде функции от уровня цен на колхозном рынке. Модель нэпа, напротив, строится на условии, что поставки сельскохозяйственной продукции на продажу в рамках колхозного рынка производятся исключительно на добровольной основе, поэтому я задаю этот показатель в виде функции от среднего уровня цен по всем категориям продаж.