От грозы к буре

Константин с минуту полежал, слушая ровный заливистый храп урожденного специалиста по ведьмам, но усталость после бессонной ночи и всего пережитого вкупе с тремя чарами крепкого меда вскоре дали о себе знать, усталые веки его сомкнулись, и он тоже провалился в тяжелый сон.

Разбудил его встревоженный голос Маньяка:

— Подымайся, княже. Хрипатый-то, черт дурной, забыл нас разбудить. Полночь на дворе, а нам еще до буевища[81] бежать надо — сердцем беду чую.

Вставать Константину уж очень не хотелось, настолько сладким был сон, но делать было нечего. Пришлось подниматься и бежать следом за своим беспокойным спутником.

К счастью, небольшое сельское кладбище было расположено не так далеко от деревни, но оба бегуна все равно успели изрядно запыхаться.

— Ну и где ее положили? — вертел головой во все стороны ведьмак, пытаясь отыскать последнее пристанище ведьмы.

Однако найти его не удавалось. Все могилы были одинаковы. Скорбно стояли на них убогие кресты, и только призрачный лунный свет неторопливо прогуливался по этому неуютному месту.

— Где же она? Куда делась? — повторял, как заведенный, Маньяк и вдруг взвыл, ухватив себя за голову: — Ушла, как есть ушла. Потому она и роту давать не хотела. Бежим!

Они снова устремились назад в деревню.

— Или я вовсе из ума выжил, или она у дома Хрипатого. Надо было пошарить там везде, прежде чем сюда бежать, а я на буевище сразу подался, — сокрушался на бегу ведьмак.

Константин молчал. Ему было не до разговоров — старая рана на ноге снова дала о себе знать. С каждым его шагом она ныла все сильнее и сильнее, и князь все заметнее хромал, постепенно отставая от своего спутника.

— Ты беги один, — не выдержав наконец, крикнул он ему вслед. — Беги, не жди, а я позже. — И похромал, стараясь наступать на больную ногу как можно аккуратнее.

Когда Константин подошел к распахнутым воротам тиунова двора, Маньяк стоял на верхней ступеньке высокого крыльца, перекрывая вход в терем и вооружившись невесть откуда взявшейся оглоблей.

Внизу прямо перед ним, с угрожающе растопыренными руками, спиной к Константину стояла женщина в белой холщовой рубахе. Черные как смоль распущенные волосы в беспорядке разметались у нее по спине.

— Пусти, Маньяк, — шипела женщина, и только по голосу Константин признал Baccy.

«Она же мертвая, — мелькнуло в голове. — А как тут оказалась? Или ведьмак ошибся с диагнозом?»

Но услужливая рука князя уже сама собой метнулась, чтобы перекреститься, ибо никакой ошибки тут не было — стоящая у крыльца Васса и впрямь была мертвой. Это Константин понял, едва она обернулась на подозрительныи шум за спиной. Живые так не стоят, не говорят и… не смотрят.

— И ты тут? — с какой-то непонятной горечью в голосе спросила ведьма.

Не зная, что ответить, Константин только смущенно пожал плечами. Мол, так уж получилось.

Завидев подмогу, Маньяк тем временем стал медленно спускаться по скрипучим ступенькам с высокого крыльца.

— Уходи, неразумная, — сухо посоветовал он ей. — Тебе ж ведомо, что я посильней тебя буду.

— Посильней живой, — возразила женщина, — но не мертвой, — и упрекнула ведьмака: — Сам же мне говорил, что для убивцев нет твоей защиты, а ныне почто в заступу кинулся? Ведаешь ведь — по ее да тиуна наущению запалил меня колдун. Отдай мне их.

— Ежели так все было, как ты сказала, — вступил в разговор Константин, — то их княжеский суд покарать должен.

— А будет ли он? — насмешливо усмехнулась Васса.

— Коли сама сейчас со двора уйдешь и мысли о мести оставишь — будет. В том я тебе роту дам, — твердо ответил Константин.

— Так-то оно так… — засомневалась женщина и вдруг стремительно метнулась в ноги ведьмаку.

Тот, не успев отбить внезапное нападение, потерял равновесие и кубарем покатился вниз, выронив оглоблю из рук и в кровь разбивая лицо о ступени. На беспомощное распростертое тело разъяренной тигрицей кинулась Васса.

Лихо оседлав неподвижно лежащего Маньяка, она победоносно выкрикнула, зло скаля рот в сардонической улыбке:

— А когда свой суд, а не княжеский, то оно понадежнее будет, — и склонилась над беззащитной шеей.

— Не трожь его, — позабыв про боль в ноге, бросился на выручку товарища князь. — Он же тебя от мук избавил.

Васса подняла взгляд.

— Он же помог тебе, — продолжал Константин. — Честно помог. От души.

— Я за то ему оборотня освободила, — глухо пробормотала она.

— Но роту ведь не дала, — попрекнул Константин.

— Мой грех — мой ответ. Я за чужими спинами, как тиун поганый, николи не пряталась, — и предупредила князя, заметив, что он медленно двинулся вперед: — Стой, где стоишь. Шаг ступишь, я ему вмиг горло раздеру. Веришь?

— Верю, — кивнул Константин, остановившись в десяти шагах от Вассы. — И что доброй была — верю. Иначе и меня бы не пожалела тогда в избе с этим поцелуем. Тебя жизнь озлила.

— Люди, — поправила женщина.

— Пусть так, — махнул рукой Константин. — Пусть люди. Но ты всегда по делам их им и платила. За добро злом никогда не воздавала.

— А я зрила это добро? — вдруг вскрикнула она с надрывом в голосе.

— А поцелуй мой? — понизил голос Константин.