От каждого – по таланту, каждому – по судьбе

Через несколько лет после смерти Пастернака Ахматова сказала одному из своих гостей в Комарово: «Мне не нравится этот роман… Когда была эта история с Пастернаком, то Вера Инбер сказала, что его надо расстрелять, как Гумилева, а Шагинян заявила, что он всегда был плохим поэтом. Шкловский и Сельвинский были в это время в Ялте. Эти два дурака думали, что в Москве утро стрелецкой казни, и в ялтинской газете напечатали свое заявление о Пастернаке».

Более того, И. Сельвинский, узнав о Нобелевской премии Пастернаку, послал из Ялты просьбу свою и В. Шкловского присоединить их голоса к тем, кто исключал Пастернака из ССП. Он собирался отправить в «Огонек» подборку своих стихов. И отправил. Но тут же, «для актуальности» присочинил еще одно – о Пастернаке (см. «Огонек», 1959, № 11). Из него:

Теперь для лавров Герострата

Вы Родину поставили под свист!

Пастернака сломали…

29 октября он отказывается от Нобелевской премии. В Стокгольм полетела телеграмма: «В силу того значения, которая получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться, не примите за оскорбление мой добровольный отказ» *

.

И еще телеграмму отправил в ЦК: «Благодарю за двукратную присылку врача, отказался от премии, прошу восстановить Ивинской источники заработка в Гослитиздате». Она жила переводами корейских поэтов, и ему было совестно, что из-за него она лишилась единственного заработка.

Но не спасло это писателя от дальнейшей травли. В тот же день Первый секретарь ЦК ВЛКСМ В.Е. Семичастный облил несчастного Пастернака такими помоями, что даже по прошествии более сорока лет просто пересказывать его речь, не то что цитировать, и то противно.

О. Ивинская вспоминала, как уже в 70-х годах она в купе «Красной стрелы» всю ночь проговорила с М.Л. Растроповичем. Запомнились ей такие его слова о Солженицыне: «Это не тот человек, чтобы отказаться от себя, как Пастернак. Солженицын просто негодовал на позорное, трусливое его поведение, на это дурацкое письмо-отречение, которое позволил себе Пастернак!»

31 октября. Выяснилось, что отказ от премии – не главное. Именно после этого отчаянного шага началась подлинная вакханалия бесчеловечности, ибо прекрасно понимали идеологи из ЦК: премия – предлог (ее все равно бы оприходовали), основное – роман, он – зло! Надо отказаться от него: публично, через прессу, да еще Хрущёву в ножки пасть. Будет всё это, прекратим гон, не согласен – узнаешь, почем в стране Советов фунт лиха…

На самом деле в те дни «советчики» из ЦК к Пастернаку не ездили: его добивали советами вконец растерявшиеся от страха домашние да навещавшие его доброхоты. Не последнюю роль в избрании тактики «нужного поведения» сыграла и О. Ивинская. Она сама признала впоследствии, что повела Бориса Леонидовича «по пути малодушия». И расценила эту свою тактику как ошибку. Все верно: слабость, открыто проявленная, только подхлестнула низменные инстинкты писательской толпы.

Но не будем корить слабых женщин. Пастернак за свои поступки отвечал сам. И никто – за него.

Вернемся, однако, к хронологии. В этот день Пастернак пишет покаянное письмо Хрущеву: ни от чего, правда, не отрекся, а лишь подчинился силе. Письмо это составили Вяч. Вс. Иванов, О. Ивинская и А. Эфрон. Пастернак подписал, почти ничего не меняя.

1 ноября вышел еще один номер «Литературной газеты» с подборкой читательских писем «Гнев и возмущение». Главный их мотив: кто он такой? откуда он взялся? мы такого, с позволения сказать писателя, не знаем. Вот Кочетова – знаем, Полевого, Катаева, Щипачева не только знаем, но и любим. А этот откуда свалился?

Привели в действие типично советскую систему: подлинной литературы, которая остается надолго, при жизни писателя практически не знают, зато прекрасно знают то, что уже завтра будет сдано в макулатуру в обмен на покупку других книг.

Писательница Г. Николаева писала не в газету, а лично Пастернаку: «… пулю загнать в затылок предателю. Я женщина, много видевшая горя, не злая, но за такое предательство рука не дрогнула бы». Пастернак, конечно, не оставил женщину без внимания – ответил. Но инстинкт подсказал О. Ивинской верное решение: не отправлять. Теперь это письмо можно прочесть в ее книге «Годы с Борисом Пастернаком».

А тем не менее «общественность» требовала поднять «градус раскаяния». Настояли на еще одном, «принципиально покаянном» письме Хрущёву. То, писанное женщинами, показалось «слабым». Следующее сочинил Д. Поликарпов самолично. Показал его О. Ивинской. Та – Пастернаку. И слова «правильные» добавила. Тот только рукой махнул: подписал, не читая.