От Кибирова до Пушкина

Порода собачек, именуемых шпицами, в нынешнее время почти вся исчезла, тогда как лет двадцать тому назад была в большой моде у дам <…> Лучшими шпицами считались те, которые, имея умеренную длину корпуса, были поставлены на высоких тонких ногах; притом чтоб шерсть на них была мягкая и длинная, глаза черные навыкате, шерсть одинакового цвета без всяких пятен; мордочки ценились по остроте их и умеренной длине, уши хорошей породы шпицев должны быть стрелками подняты кверху и притом чтоб не были очень большие. Шпицы были почти все белой шерсти, хотя, впрочем, случалось видеть и черных. <…> Многие из комнатных собачек по своей верности к дому, где живут их владетели, бывают столь строги к чужим посетителям, что тотчас лаем своим дают знать не только о лицах, вовсе не бывалых в доме, но и о тех, которые даже часто вхожи в дом.[1169]

Хрестоматийная критическая формула «энциклопедия русской жизни»[1170], созданная В. Г. Белинским для характеристики главного памятника пушкинской поэзии, гораздо менее метафорична и намного более буквальна, чем об этом можно было думать еще в недавнем прошлом.

Ю. М. Прозоров (Санкт-Петербург)

К социологии инскрипта[**]

Авторская дарственная надпись на книге[1172], которая играет столь большую роль в литературном быту, очень редко становится предметом исследовательского внимания.

Инскрипты интенсивно публикуются[1173]

, нередко используются как важный источник информации о конкретной книге (уточнение времени выхода из печати, подлинная фамилия автора издания, вышедшего под псевдонимом, и т. п.) и ее авторе (круг его знакомств, характер взаимоотношений с адресатом надписи, время пребывания в том или ином месте и т. д.). Однако специальных работ об этом литературно-бытовом жанре — его поэтике, этикете, социокультурных функциях и т. п. — на русском языке, по сути дела, нет. Работы на данную тему представляют собой либо лирические библиофильские эссе[1174], либо предисловия к публикациям инскриптов, как правило, также не отличающиеся особой аналитикой[1175], либо тезисное обозначение возможных тем для исследования[1176]

.

При этом инскрипт рассматривается в «романтическом» ключе — как некоторое уникальное послание художника конкретному лицу, как изолированный акт. Например, Л. Озеров пишет об инскрипте: «Автору хотелось сохранить тепло руки на книге, как бы отчуждающей его от рукописи»; «Надпись — личная историческая зарубка на книге»[1177]. Е. И. Яцунок также полагает, что автор «как бы согревает вернувшееся ему в тираже собственное творчество, вновь авторизует его»[1178]. Для О. Д. Голубевой автографы на книгах — «микрописьма, обращенные к друзьям и знакомым»[1179]

. Иным представляется инскрипт взгляду социолога литературы, изучающего социальное взаимодействие в рамках института литературы и в каждом компоненте литературной системы и в каждом артефакте этой сферы усматривающего прежде всего воплощение подобного взаимодействия.

При таком подходе инскрипт является весьма перспективным материалом для изучения, поскольку содержит это взаимодействие в явно выраженной форме.

Ниже мы хотели бы предложить конспективное изложение социологической трактовки инскрипта. Материалом дня статьи явились инскрипты литераторов второй половины XIX — начала XX века[1180]; для предыдущего и последующего периодов существования русской литературы характерны, на наш взгляд, те же закономерности, но с некоторыми особенностями, о которых пойдет речь в заключении.

Начнем с проблематизации некоторых положений об инскрипте, которые считаются аксиоматическими.