От косяка до штанги

После «АУ» вышла группа «Странные люди» во главе с Чиграковым. Чиж, украшенный аккордеоном, выдавал на гора рулады, типа «Эй, моя перестройка мама. Эй, моя новая жизнь». После него на сцене оказался «Крематорий», врезавшийся мне в память, как кулак в челюсть. На следующий день я поскакал в магазин и купил пластинку «Клубника со льдом». Наконец-то к гитарному репертуару помимо «Восьмиклассницы» добавилось еще несколько песен.

На гитаре меня научила играть мама. Раскорячка пальцев, именуемая баре, внушала священный трепет и уверенность в том, что так на грифе могут располагаться только шнурки, но никак не плоть, нанизанная на костяные стержни. Спустя месяц барьер был взят, боль на кончиках пальцев притупилась, и я научился бренчать на шестиструнном символе ночных серенад, геологических костров и мировой рок-музыки. Это вкупе с посещением ЛДМ, вкупе с книгой «Путешествие рок-дилетанта» сыграло свою роль.

Отрезок третий

В школе был найден способ халявы при написании сочинений. Я писал их в стихах. Оценки нам ставили двойные (за содержание и за грамотность). У меня частенько в делителе стояло 5, в знаменателе 3 (в лучшем случае 4). Содержание канало, грамотность нет. Стоило переключиться в режим письма прозой, столь привычный для учительских глаз, как грамотность заметно улучшалась. Но было меньше восторгов. А главное – не было уверенности, что содержательная составляющая сочинения подвигнет учительницу на высшую награду моим трудам. Другое дело стишки. Они вылетали из-под ручки, словно игрушечное дерьмецо из голубя.

Преподша превозносила мои вирши на Олимп школьных достижений. Ее не расстраивало ни то, что я засунул в замочную скважину две копейки, и после пятнадцатиминутной войны с дверью, нас отпустили с урока, ни мои неуды по поведению, ни моя серьга.

Родители переехали из благоустроенных, цветущих дворов Гражданки, в гадюжник Веселого поселка. Не хотелось переходить в другую школу за полгода до окончания этапного для десятилетки восьмого уровня. Я учился в физическом классе, к физике не чувствуя ни малейшей тяги. По профильному предмету всегда имел букву зэ в цифровой интерпретации. И по многим другим. Когда до конца основной восьмиклассной тягомотины оставалась четверть, я нарушил ритм обучения. Поменял сильную долю на слабую – перешел в школу по месту жительства. После такой синкопы оценки поползли вверх, штурмуя пик ведомости, поскольку, не знаю, как сейчас, а тогда это была школа для недалеких детишек, которым очень не нравился мальчик в галстуке и с серьгой в ухе. Может, по отдельности эти два факта (серьга и галстук) уложились бы в их эмбриональном сознании, но в совокупности они привели к тому, что я начал испытывать на себе взгляды подростков, у которых отняли право на счастливое детство. В итоге меня подловили за школой, дали разок в жбан, вследствие чего от моего прикида остался только галстук.

Несмотря на то, что я не был принят в гопницкие круги, которые доминировали в этом районе (рассказывались дивные саги о том, как на пустыре, разделяющем Ржевку и Веселый поселок, сходились орды бойцов, увешанные цепями и нунчаками, дабы помериться силушкой), новые люди сумели переориентировать мои музыкальные взгляды. Вылечили Павлика от русского рока, которым болели все.

Когда мы ездили с классом в Минск, мальчик Мышкин купил пластинку «Блок Ада» «Алисы». Через неделю она появилась в Питере. Позже я принес домой виниловый блин с надписью «Шестой лесничий», испеченный на кухне фирмы «Мелодия», долго косился на папу, ожидая его рефлексии на появление в доме чего-то отличного от Тото Кутуньо. Потом вырезал маникюрными ножницами на левой штанине черных шаровар шесть звезд и собственноручно вшил туда шесть красных лоскутков. Красное на черном. У метро «Проспект большевиков» после концерта «Алисы» полугопники-полупанки пустили слюну на панталоны с отличительными красными пятиконечниками. Два десятка дистрофичных тел сомкнулись вокруг меня кольцом, потребовали выкуп за целостность челюстно-лицевого аппарата. Выкупа не было никакого, ни денег, ни фантиков. Легкий дождь слегка увеличивал массу одежды, увлажнял волосы. Я был ядром атома, вокруг которого движутся нейроны и протоны. Расщепить меня не удалось. Отпустили с миром, наградив словом «алисаман».

Тысячи подростков сидели в ячейках бетонных коконов и пытались подобрать на гитарах «Группу крови». Я изводил свое внимание проникновением вглубь песни, потому что никак не мог уловить алгоритм воспроизведения мелодии в целом. У меня она получалась кастрированной, ощипанной, как курица перед жаркой. Если бы в тот момент я понимал, что помимо гитары есть еще такой инструмент, как бас, все вопросы отпали бы сами собой. В «Группе крови» Тихомиров придумал простой, выползающий из под общего музыкального фона, риф. Из-за него я не мог изобразить песню так, как в оригинале.