От Лекока до Люпена

Табаре мы застаем в конце его карьеры; когда-то в молодости он читал мемуары знаменитых сыщиков и в его сознании сложился образцовый тип такого человека, «ангела-хранителя», который помогает посрамлению злодейства и торжеству добродетели. Он, как и Лекок, может ошибаться (ошибки эти бывают чреваты драматическими последствиями), но лишь для того, чтобы затем с блеском опровергнуть самого себя и предложить единственно правильное решение. Действует он в соответствии с дедуктивным методом, позволяющим ему в кратчайший срок определить предполагаемого убийцу, которого он, разумеется, и в глаза не видел: «Человек этот еще молод, роста немного выше среднего, изящно одетый. В тот вечер на нем был цилиндр, в руках зонтик; он курил гаванские сигары, причем с мундштуком». Нужно ли добавлять, что Табаре был неподкупно честен, мудр и великодушен при всей своей невзрачной внешности?

Младший коллега и ученик Табаре, известный под фамилией Лекок, в «Деле вдовы Леруж» появляется лишь эпизодически, да и то с не очень лестной характеристикой: «бывший правонарушитель, великий пройдоха». Из других романов мы узнаем, что Лекок, оставшись сиротой, вел далеко не добродетельный образ жизни, предаваясь азартным играм, но затем исправился и стал полицейским. Лекок наделен многими необходимыми для настоящего сыщика качествами. Он — превосходный актер, умеющий мгновенно надеть маску, до неузнаваемости изменить свой внешний вид. Его отличают необыкновенная наблюдательность, незаурядная физическая сила, умение проникнуть в психологию преступника; его принцип: «Из сотрудника сыскной полиции я перевоплощаюсь в этого человека со всеми его особенностями».

Предшествуемые прекрасно организованной рекламой, один за другим появляются новые романы Габорио: «Досье № 113» (1867), «Господин Лекок» (1868) и романы, в которых писатель отходит от разработанного им же самим типа полицейского романа, пытаясь, не всегда успешно, найти новые приемы повествования, новых героев.

В последние годы жизни Габорио достиг полного материального благополучия, но здоровье его было подорвано продолжительной болезнью и непосильным трудом. «Денди-республиканец», как называли Габорио знавшие его современники, умер в Париже в 1873 г., когда ему было всего 40 лет.

Творчество Гастона Леру (1868 — 1927) и Мориса Леблана (1864 — 1941) переносит нас на несколько десятилетий вперед.

Поражение во франко-прусской войне, трагическая судьба Парижской коммуны, скандалы и кризисы, потрясавшие политическую и общественную жизнь Третьей республики, наложили свой отпечаток на всю культуру страны, на ее литературу и искусство.

Экономически Франция довольно быстро справилась с последствиями позорного поражения в 1870 г. Если улучшения в материальном положении трудящихся были весьма мало заметны, что вызывало на рубеже веков многочисленные забастовки, массовые выступления рабочих и крестьян в защиту своих политических и экономических прав, то французская буржуазия сумела извлечь для себя из складывавшейся в те годы ситуации максимум выгоды. Период, охватывающий полтора-два десятилетия перед первой мировой войной, не случайно получил название «прекрасной эпохи» (la belle epoque). «Сладость жизни» — так характеризовал эти годы в одном из томов своих воспоминаний писатель консервативного направления А. Бордо. «В ту пору, уточнял Ж. П. Сартр в книге о своем детстве, — Запад погибал от удушья: это именовали „сладостью жизни“. За неимением явного врага буржуазия тешилась, пугая себя собственной тенью; она избавлялась от скуки, получая взамен искомые треволнения».

Быстрое развитие промышленности и техники, новые средства передвижения (трамваи, метро, автомобили), новые виды связи (телефон, пневматическая почта, позже — радио), приносившая огромные прибыли эксплуатация заморских колоний — все было поставлено на службу торжествующей буржуазии. Не избежала этой участи и значительная часть литературы. Поверхностные романы и комедии, только еще рождавшееся искусство кино служили развлекательным целям, способствовали распространению утешительных иллюзий.

Действительность, в которой правили погоня за наслаждениями и вызывающей роскошью, не могла вызвать к жизни настоящих героев, людей подлинного мужества и благородства. Потребность в «героике» удовлетворялась разного рода суррогатами, в том числе и в интересующей нас области истории полицейского романа, шире — приключенческой литературы. «Разгромленная Франция, — писал Ж. П. Сартр, — кишела воображаемыми героями, подвиги которых врачевали ее самолюбие».