Неудивительно, что организация государств региона, АСЕАН, имеет консервативную направленность, пусть и не такую, как реакционный интервенционизм Европейского священного союза. Изначально АСЕАН имел имплицитную антикоммунистическую и антикитайскую ориентацию, которая затем стала неприемлемой в связи с резким ростом китайского рынка. В результате АСЕАН в настоящий момент пытается измениться и стать опорной осью азиатского региона, стремясь к кооперации как с Индией, как и с северо-восточной тройкой – Китаем, Японией и Южной Кореей.
До тех пор пока в регионе базируются активные вооруженные силы либеральной демократии, в особенности на Филиппинах, но также в Индонезии и Таиланде, Юго-Восточная Азия остается регионом победившего консерватизма с номинально существующими коммунистическими силами во Вьетнаме, Камбодже и Лаосе, которые, тем не менее, полностью включены в развитие рыночной экономики. Сингапур, находящийся под бдительным, если не тоталитарным консервативным надзором, представляет собой интеллектуальный центр региона и вкладывает большие инвестиции в укрепление своей позиции. По не вполне понятным для меня причинам, самая большая страна в регионе, Индонезия, удивительно слаба в академическом отношении.
Геополитический вес этого региона быстро растет. Внутри него баланс очевидно смещается от Японии к Китаю. Региональные пустоты могут позволить развиваться более мелким игрокам, как это было с «корейской волной» в поп-культуре, но центром притяжения остается Китай, который перехватывает у США роль главного экспортера в Японию и Корею. Это регион, все еще разделяемый исторической обидой и недоверием – между Китаем и Японией, Кореей и Японией, включая противоречивый статус Тайваня, де-факто независимого государства, но де‐юре провинции Китая.
Япония и Южная Корея организовали воинственные профсоюзы и студенческие движения, важные, но малочисленные. Тайвань – крепость реакции, ныне подрываемая и разрушаемая локальными и демократическими националистическими силами. Китай остается коммунистической силой, что означает, что более ориентированный на решение социальных вопросов вариант развития все еще возможен, хотя страна и стала одним из лидеров по неравенству доходов в Азии, которое превышает даже уровень Индии.
Северо-Восточная Азия будет ключевым мировым регионом в грядущие десятилетия. Путь китайского развития окажется решающим вне зависимости от того, будет ли это контролируемый капиталистический захват рынков или их социалистическая институционализация. В китайских исследовательских центрах, интеллектуальных кругах гражданского общества и нишах обширного партийного аппарата сохраняется наследие критического марксизма; вдобавок сохраняются локальный труд и деревенский социальный протест. Впрочем, до настоящего момента это силы не суммируются со значимыми национальными политическими силами. Непрозрачное внутреннее функционирование Коммунистической партии остается невидимым ключом к будущему Китая.
Если смотреть на китайское видение мира, то оно окажется гораздо более осторожным, ограниченным и миролюбивым, чем американский универсальный мессианизм с его постоянной задачей насадить правильное американское видение. Китайская гегемония позволила бы существовать более открытому пространству, чем американское доминирование, но она совсем не обязательно была бы прогрессивной.
Политические пространства начала XXI века и перспектива транссоциализма
Левые находятся в оборонительной позиции. Но их линия обороны крепка. Непочтительность разрушает традиции почтительности, оазисы критической культуры сохраняются по всему миру, а всплеск воинственного американизма уравновешивается социально-политически неопределенным движением мировой экономики в сторону Восточной Азии.
Социально-экономические, культурные и геополитические пространства XXI века радикально отличаются от века XX. В то время как экономическое неравенство вновь возрастает после своего исторического минимума в 1970‐х годах, классовая структура социальных сил разрушается. Крайне маловероятно, что классу удастся где-нибудь получить такое же значение, которым он обладал в Европе XIX и XX веков. Наряду с этим, вместе с ослаблением и сокращением традиционных видов почтительности появилось новое поле непочтительности как индивидуалистской, так и коллективной. Тем самым создается новая структурная неустойчивость политических договоренностей и союзов. Рынки вернули себе динамику аналогичную той, которой обладали богатые нации перед Первой мировой войной, и теперь господствуют в большей части мира, свидетельствуя в пользу укрепившейся силы капитализма.