От моря до моря

В Америке "пакля" пропитана огнеупорным составом, что не лишает ее абсолютной свободы и широкого кругозора. Вследствие этого количество "несчастных случаев" не превышает обычного процента, установленного дьяволом в каждом климате, для каждого класса под этими небесами. Однако свобода девушки оборачивается и недостатками. Не хочется об этом говорить, но она - особа непочтительная, начиная со своей сорокадолларовой шляпки и кончая пряжками восемнадцатидолларовых туфелек. Она дерзит родителям и людям, которые годятся ей в дедушки. По какому-то давнему обычаю, она обладает правом первенства при общении с любым посетителем, и родители терпят это, что иногда приводит к неловкостям, особенно когда заходишь в дом по делу.

Предположим, он - известный торговец, она - светская дама. Минут через пять хозяин исчезает, вскоре скрывается жена, оставляя вас наедине с очаровательной девушкой (это не подлежит сомнению), но все-таки вовсе не с тем, ради кого вы пришли. Она болтает без умолку, и вам приходится улыбаться. В конце концов вы уходите, сознавая, что потратили время зря. Раза два я тоже испытал подобное. Однажды даже осмелился настаивать: "Я пришел именно к вам". - "Приходите тогда в контору. А дома распоряжаются женщины, вернее, моя дочь". И он говорил правду. Богатый американец - раб своей семьи. Его эксплуатируют ради презренного злата, и мне кажется, что его удел - одиночество. Женщины получают монеты, ему достаются только шишки. Дочери американца ничем не угодишь (я говорю, конечно, о людях с деньгами). Девушки принимают подарки как само собой разумеющееся. Однако, если разражается катастрофа, они быстро взрослеют, и, покуда обладатель миллионов сражается с превратностями судьбы, дочери принимаются за стенографию или пишущую машинку. Я понаслышался о таком героизме из уст девушек, среди друзей которых числились сильные мира сего. Семья обанкротилась, и Мэми, Хэтти или, скажем, Сэди отпускала горничную, расставалась с экипажем, сладостями и, вооружившись "Ремингтоном N 2", скрепя сердце отправлялась на заработки.

- И вы думаете, что я вычеркнула ее из списка друзей? Нет, сэр, молвило видение с алыми губками, разодетое в кружево, - такое может случиться и со мной.

Скорее всего именно ощущение возможной катастрофы, которое носится в самом воздухе Сан-Франциско, заставляет местное общество вращаться с такой пленительной стремительностью. Безрассудство словно витает там, хотя я не могу объяснить, откуда оно. Прежде всего вас опьяняют буйные ветры Тихого океана. Безудержная роскошь вокруг усиливает это ощущение, и, пока на свете существуют деньги, вы будете вертеться волчком по вечной колее, проложенной звонкой монетой (кстати сказать, к западу от Скалистых гор мелкую монету не признают). Там делают большие деньги и не скупятся на расходы. Это относится не только к богачу, но и к мастеровому, который выкладывает по пять фунтов за костюм и соответственно за другие предметы роскоши.

Молодые люди берут от молодости все. Они играют в азартные игры, гоняются на яхтах, играют на скачках, бесятся на матчах боксеров, увлекаются петушиными боями (одни открыто, другие тайно), собираются вместе и учреждают фешенебельные клубы, готовы сломать себе шею, объезжая лошадей, вспыхивают как порох. В двадцать лет они знают толк в бизнесе, пускаются на отчаянные предприятия, заводят таких же, как и они сами, искушенных партнеров и вылетают в трубу с таким же треском, как и соседи. Вспомним, что люди, наводнившие Калифорнию в пятидесятые годы (по своим физическим и грубым нравственным достоинствам), составляли цвет нашей планеты. Слабые и неспособные умирали en route или гибли в дни "строительства Калифорнии". К этому ядру добавились представители всех рас старого континента: французы, итальянцы, немцы и, конечно, евреи. Результат - ширококостные, полногрудые женщины с изящными руками и высокие, гибкие, прекрасно сложенные мужчины. Совсем не обязательно увидеть у человека маленький золотой брелок на часовой цепочке, чтобы догадаться, что перед вами сын Золотого Запада - отпрыск Калифорнии. И я люблю его, потому что он не ведает страха, ведет себя как мужчина и имеет сердце не меньшего размера, чем его сапоги. Мне кажется, он умеет распорядиться дарами жизни, которыми его так щедро снабжают. По крайней мере я слышал, как некое крысоподобное создание с плечами рейнвейнской бутылки со скрытой завистью объясняло, что будто по части бизнеса житель Чикаго обскачет любого калифорнийца. Что ж, если бы я жил в стране фей, где вишни крупнее слив, сливы крупнее яблок, не говоря уж о клубнике, где шествие плодов земных во все времена года напоминает пышную процессию из пантомимы Друри Лейн*, где сухой воздух пьянит как вино, я время от времени пускал бы бизнес на самотек, а сам выкаблучивался бы в компании своих приятелей.