От неолита до Главлита

А другой? среди праздных местечек,Под огромным газетным листом,Видишь, тощий сидит человечекС озабоченным, бледным лицом,Весь исполнен тревогою страстной,По движеньям похож на лису,Стар и глух; и в руках его красныйКарандаш и очки на носу.В оны годы служил он в цензуреИ доныне привычку сберёгВсё, что прежде черкал в корректуре,Отмечать: выправляет он слог,С мысли автора краски стирает.Вот он тихо промолвил: «шалишь!»Глаз его под очками играет,Как у кошки, заметившей мышь;Карандаш за привычное делоПринялся… «А позвольте узнать (Он болтун — говорите с ним смело),Что изволили вы отыскать?»— Ужасаюсь, читая журналы!Где я? где? Цепенеет мой ум!Что ни строчка — скандалы, скандалы!Вот взгляните — мой собственный кумОбличён! Моралист-проповедник,Цыц!.. Умолкни, журнальная тварь!..Он действительный статский советник,Этот чин даровал ему царь!Мало им, что они МаколеяИ Гизота в печать провели,Кровопийцу Прудона, злодеяТьера[29] выше небес вознесли,К государственной росписи смеютПрикасаться нечистой рукой!Будет время — пожнут, что посеют!(Старец грозно качнул головой).А свобода, а земство, а гласность!(Крикнул он и очки уронил):

Вот где бедствие! вот где опасностьГосударству… Не так я служил!О чинах, о свободе, о взяткахЯ словечка в печать не пускал.К сожаленью, при новых порядках,Председатель отставку мне дал;На начальство роптать не дерзаю(Не умею — и этим горжусь),Но убей меня, если я знаю,Отчего я теперь не гожусь?Служба всю мою жизнь поглощала,Иногда до того я вникал,Что во сне благодать осеняла,И, вскочив, — я черкал и черкал!К сочинению ключ понемногу,К тайной цели его подберёшь,Сходишь в церковь, помолишься Богу,И опять троекратно прочтёшь:Взвешен, пойман на каждом словечке,Сочинитель дрожал предо мной, —Повертится, как муха на свечке,И уйдёт тихомолком домой.Рад-радёхонек: если тетрадкуЯ, похерив, ему возвращу,А то, если б пустить по порядку…Но всего говорить не хочу!Занимаясь семь лет этим дельцем,Не напрасно я брал свой оклад(Тут сравнил он себя с земледельцем,Рвущим сорные травы из гряд).Например, Вальтер Скотт или Купер —Их на веру иной пропускал,Но и в них открывал я канупер[30](Так он вредную мысль называл).Но зато, если дельны и строгиМысли — кто их в печать проводил?Я вам мысль, что «большие налогиЛюбит русский народ», пропустил,

Я статью отстоял в комитете,Что реформы раненько вводить,Что крестьяне — опасные дети,Что их грамоте рано учить!Кто, чтоб нам микроскопы купили,С представленьем к министру вошёл?А то раз цензора пропустили,Вместо северный, скверный орёл!Только буква… Шутите вы буквой!Автор прав, чего цензор смотрел?Освежившись холодною клюквой,Он прибавил: — А что я терпел!Не один оскорблённый писательПисьма бранные мне посылалИ грозился… (да шутишь, приятель!Меры я надлежащие брал).Мне мерещились авторов тени,Третьей ночью ещё ФейербахМне приснился — был рот его в пене,Он держал свою шляпу в зубах,А в руке суковатую палку…Мне одна романистка чуть-чутьВ маскараде… но бабу-нахалкуУдержали… да, труден наш путь!Ни родства, ни знакомства, ни дружбыСовесть цензора знать не должна,Долг, во-первых, — обязанность службы!Во-вторых, сударь: дети, жена!И притом я себя так прославил,Что свихнись я — другой бы наврядМесто новое мне предоставил,Зависть — общий порок, говорят!Тут взглянул мне в лицо старичина:Ужас, что ли, на нём он прочёл,Я не знаю, какая причина,Только речь он помягче повёл:— Так храня целомудрие прессы,Не всегда был, однако, я строг.

Если б знали вы, как интересыЯ писателей бедных берёг!Да! меня не коснутся упрёки,Что я платы за труд их лишал.Оставлял я страницы и строки,Только вредную мысль исключал.Если ты написал: «равнодушноГубернатора встретил народ»,Исключу я три буквы: «ра — душно»Выйдет… что же? три буквы не счёт!Если скажешь: «в дворянских именьяхНищета ежегодно растёт», —«Речь идёт о сардинских владеньях» —Поясню — и статейка пройдёт!Точно так: если страстную ЛизуСоблазнит русокудрый Иван,Переносится действие в Пизу —И спасён многотомный роман!Незаметные эти поправкиТак изменят и мысли, и слог,Что потом не подточишь булавки!Да, я авторов много берёг!Сам я в бедности тяжкой родился,Сам имею детей, я не зверь!Дети! дети! (старик омрачился).Воздух, что ли, такой уж теперь —Утешения в собственном сынеНе имею… Кто б мог ожидать?Никакого почтенья к святыне!Спорю, спорю! не раз и ругатьПринимался, а втайне-то плачешь.Я однажды ему пригрозил:«Что ты бесишься? что ты чудачишь?В нигилисты ты, что ли, вступил?»— Нигилист — это глупое слово, —Говорит, — но когда ты под нимРазумел человека прямого,Кто не любит живиться чужим,

Кто работает, истины ищет,Не без пользы старается жить,Прямо в нос негодяя освищет,А при случае рад и побить, —Так пожалуй — зови нигилистом,Отчего и не так! — Каково?Что прикажете с этим артистом?Я в студенты хотел бы его,Чтобы чин получил… но едва ли…— Что чины? — говорит, — ерунда!Там таких дураков насажали,Что их слушать не стоит труда,Там я даром убью только время. —И прибавил ещё сгоряча(Каково современное племя?):Там мне скажут: ты сын палача! —Тут невольно я голос возвысил:«Стой, глупец! — я ему закричал, —Я на службе себя не унизил,Добросовестно долг исполнял!»— Добросовестность милое слово, —Возразил он, — но с нею подчас… —«Что, мой друг? говори — это ново!»Сильный спор завязался у нас;Всю нелепость свою понемногуОбнаружил он ясно тогда;Между прочим, сказал: «Слава Богу,Что чиновник у нас не всегдаДобросовестен»… — Вот как!.. За что жеВозрождается в сыне моём,Что всю жизнь истреблял я? о Боже!..Старец скорбно поникнул челом.«Хорошо ли, служа, корректурыВы скрывали от ваших детей? —Я с участьем сказал: — без цензурыНачитался он, видно, статей?»И! как можно!.. —Тут нас перервали.Старец снова газету берёт…