От Орла до Новороссийска

Генерал Филимонов, доказавший, что при настоящих условиях он не в силах крепко держать атаманскую булаву, должен был уступить место свое другому. Это ясно сознавалось всеми. Однако сам атаман этого не хотел понять. Попытки генералов Науменко и Покровского убедить его в этом успеха не имели. 9 ноября днем атаман заехал ко мне. Зная, что я уезжаю вечером в Таганрог, он просил меня вновь ходатайствовать перед генералом Деникиным о смягчении участи арестованных членов Рады. В заключение он обратился ко мне с просьбой повлиять на генерала Деникина в смысле смягчения враждебного отношения последнего к Кубани и, в частности, к нему, генералу Филимонову. Я с полной откровенностью ответил, что сделать этого не могу, что после всего происшедшего трудно требовать от главнокомандующего благожелательного отношения к нему, генералу Филимонову, что дальнейшее пребывание его во главе края, несомненно, отразится неблагоприятно на отношении главнокомандующего к кубанской краевой власти и что при настоящих условиях единственным выходом для генерала Филимонова представляется, по моему мнению, отказ от атаманской булавы. Генерал Филимонов возражений не делал, однако определенного ответа не дал. Вечером я выехал в Таганрог.

Со времени последнего приезда моего в Ставку наше стратегическое положение значительно ухудшилось. Конница противника на стыке Добровольческой и Донской армий, оттеснив наши части, глубоко врезалась в наш фронт, угрожая тылу Добровольческой армии. 1-й корпус поспешно отходил. Орел, Курск были оставлены, и наш фронт быстро приближался к Харькову. В тылу, в Екатеринославской губернии, кипели восстания. В связи с неудачами на фронте росло неудовольствие в тылу. Предпринятое генералом Юденичем наступление на Петроград закончилось неудачей, остатки его армии отошли в Эстонию. Разбитые армии адмирала Колчака поспешно отходили на восток. Гроза надвигалась…

Я прибыл в Таганрог 10-го утром и прямо с вокзала отправился к главнокомандующему, где застал генерала Романовского. Доложив обстановку, я упомянул о вчерашнем разговоре моем с атаманом.

– Конечно, – сказал генерал Деникин, – генерал Филимонов атаманом быть не может, он главный виновник всего происшедшего (10-го генерал Филимонов сложил свои полномочия).

Затем я спросил, кого главнокомандующий считал бы желательным видеть во главе края; генерал Покровский, весьма, видимо, желавший быть выбранным атаманом, имел на это мало шансов. Другим кандидатом был генерал Науменко. Со своей стороны я полагал, что наилучшим атаманом был бы последний. Главнокомандующий ответил, что в это дело не считает возможным вмешиваться. Присутствующий генерал Романовский заметил, что генерал Покровский, прекрасно выполнивший возложенное на него поручение, видимо, рассчитывает на поддержку его Ставкой в его домоганиях.

– Во всяком случае, если будете говорить с ним, скажите, что главнокомандующий о нем позаботится, – добавил, обращаясь ко мне, генерал Романовский.

Закончив доклад о событиях на Кубани, я просил главнокомандующего разрешения высказать несколько соображений по оперативным вопросам. Я вновь доложил, что выход из настоящего тяжелого положения я вижу лишь в принятии крупного решения – срочной переброске из состава Кавказской армии части конницы в район Купянска для усиления действовавшей там нашей конной группы.

Остававшиеся в этом случае части Кавказской армии я предлагал свести в отдельный корпус, поставив во главе его генерала Покровского. Об этом я доносил телеграфно еще 18 октября. Генерал Деникин молча выслушал меня.

– Хорошо, я подумаю, – сказал он, – когда вы думаете ехать?

Я ответил, что думаю ехать сегодня в Ростов, где мне надо было повидать генерала Лукомского и других лиц по ряду служебных вопросов. Генерал Деникин приказал мне ожидать его в Ростове, где он должен был быть во вторник.

В 5 часов я выехал в Ростов. О приезде моем уже знали, несколько человек, желавших меня видеть, ждали меня на вокзале. Весь вечер и весь следующий день приток посетителей не прекращался. Все задавали один вопрос: «Уволен ли Май-Маевский{85}?», «Состоялось ли ваше назначение?». Получив отрицательный ответ, негодовали, обвиняли генерала Деникина, ругали Май-Маевского.

Еще недавно глухое недовольство главнокомандующим прорвалось наружу. По мере приближения фронта неудовольствие в тылу росло. Безобразная пьяная жизнь командующего Добровольческой армией, распущенность войск, разврат и самоуправство в тылу не были уже секретом ни для кого. Все ясно сознавали, что так дальше продолжаться не может, что мы быстрыми шагами идем к гибели. Многие из ближайших помощников главнокомандующего и ряд общественных деятелей указывали генералу Деникину на необходимость замены генерала Май-Маевского другим лицом, с должным авторитетом в глазах армии и общества. Каждый хотел верить, что дело в твердых и умелых руках еще поправимо. В поисках преемника генерала Май-Маевского остановились на мне.