От Орла до Новороссийска

Это обвинение корниловцы отвергали с негодованием. В 1-м корпусе грабежей и погромов не было. Отдельных лиц, виновных в этом, кто бы они ни были, хотя бы заслуженные офицеры-первопоходники, командир 1-го корпуса генерал Кутепов беспощадно вешал или расстреливал.

– Там, где я командую, погромов быть не может, – всегда повторял Кутепов.

Единственное, в чем могли винить себя корниловцы, – это в реквизициях у населения.

В Корниловской дивизии до самого Крыма не было своего интенданта, не было уполномоченного лица, которое ведало бы снабжением дивизии всей материальной и хозяйственной частью.

Оружие корниловцы доставали с бою, но солдат надо было одевать, кормить, и полкам ничего не оставалось делать, как заниматься «самоснабжением». Захваченных у красных интендантских запасов не хватало, или же они оставались на складах в крупных городах; красноармейцев, поставленных в строй, приходилось одевать за счет их товарищей, отправляемых в тыл. Приходилось смотреть сквозь пальцы и на то, как какой-нибудь промерзший до костей ударник утаскивал у крестьянина полушубок или сапоги. Нужда в теплых вещах, белье и обуви как у красных, так и у добровольцев была такова, что убитый в бою через несколько минут лежал голым.

Жестокая необходимость заставляла реквизировать у крестьян скот, фураж и подводы. Было немыслимо допускать, чтобы продрогшие солдаты оставались без горячей пищи, голодные кони грызли сухие жерди, кооперированные раненые погибали. Подводы у крестьян брали не только для перевозки раненых, но и для переброски войск. Реквизиции и гужевые повинности вызывали недовольство крестьян, но причины их озлобления против добровольцев были, конечно, более глубокие. Эти причины ускользали от фронта. Корниловцы стремительно продвигались вперед и видели только одно: их встречали как освободителей, когда же через несколько месяцев они отступали по тем же местам, недавних освободителей провожали как ненавистных завоевателей.

– Встречали цветами, – говорили корниловцы, – провожают пулеметами.

– Помещики с черкесами шли за вами, – проговаривались крестьяне, – да и никакого порядка вы не дали…

У крестьян была прямо тоска по «порядку».

Сильное раздражение в деревне вызвал и приказ о мобилизации. Этот приказ был подучен полками, когда Добровольческая армия откатывалась назад. В полковых штабах пожимали плечами:

– Шли вперед, был общий подъем, мобилизовать запрещали, стали отступать, приказывают производить мобилизацию. Что за нелепость?

И действительно, мобилизованные крестьяне разбегались. Они пробирались назад в свои деревни и села или же бежали к «зеленым». Все леса кишели ими. Дезертирство мобилизованных действовало развращающе на полки: началась утечка и среди поставленных в строй бывших красноармейцев.

Непрерывное отступление, враждебность населения, растущая неуверенность в своих солдатах угнетали офицеров, но у них, как в первые дни Кубанского похода, не было ни уныния, ни отчаяния. Каждый день у офицеров все те же заботы о своих солдатах и то же мужество в боях.

Это мужество вызывало уважение даже у большевиков. Был такой трагический эпизод: 3-й Корниловский полк при отступлении от Харькова шел на правом фланге своей дивизии. Командовал полком капитан Франц, тихий, скромный офицер-хорват. К корниловцам он присоединился еще в Киеве и привязался к ним всей душой. У Франца как командира полка был единственный недостаток – во всех боях считал своим долгом идти впереди своих цепей, и полк быстро лишался общего руководства; после каждого такого боя на вопрос начальника дивизии – а что капитан Франц? – был неизменный ответ – капитан Франц ранен. Его левую руку уже давно заменял протез.

В 3-м полку остался всего один сводный батальон в 120 штыков и офицерская рота в 70 человек. При полку была пулеметная команда, легкая батарея и обоз, главным образом с ранеными. 3-й полк благополучно перешел реку Ула и остановился в селе Старо-Покровском. Правее села протекал Долец, сзади села тянулись леса почти до самого города Змиева. Полк получил задачу охранять мост через Улу. Несколько дней корниловцы спокойно простояли в селе, ведя перестрелку с большевиками, занявшими село Ново-Покровское по ту сторону реки.

4 декабря из штаба дивизии приехал офицер подрывной роты с двумя саперами для взрыва моста. Мост был взорван, офицер уехал. Прошло еще два дня, как посланный разъезд донес, что Корниловский дивизион, стоявший в небольшой деревушке верстах в восьми левее 3-го полка, там больше не стоит, а деревушка занята Латышским полком. Впоследствии выяснилось, что 3-му полку своевременно было послано приказание об отходе, но «зеленые» перехватили разъезд, и полк, ничего не подозревая, 24 часа оставался на фронте совершенно один.

Надо было спасаться. Единственная дорога оставалась через лес. В морозную лунную ночь обоз вытянулся из деревни, за ним, прикрывая его, пошел полк. Обоз подъехал к лесу. Вдруг гулко, как топоры, застучали винтовки. Нахлестывая своих кляч, подводчики рассыпались по полю.