От рубля и выше

Хранил я надежду, что Валерий дома, что вот я позвоню ему и он возьмет трубку. Днем к телефону подошла одна из дочек, я не осмелился спросить ее об отце, а вечером говорил с Валей. Сразу начал с завещания.

— Оно у Мити. Но оно же недействительно, не заверено нотариусом. Там просьба, чтоб и ты был в комиссии по наследству, тебя это интересует?

— Меня интересует судьба хрусталя, который никогда не выставлялся.

— Вон что. — Валя помолчала. — Это не маркированный хрусталь, его нельзя сдать на комиссию, его можно продать только из-под полы. Я это не умею.

— Я бы очень советовал его продать. Я найду покупателя. Валя, надо продать непременно. За хорошую цену, даже, может, в в хорошие руки. Вдруг да раздастся стук кованых сапог и за хрусталем явятся.

— Телевизор меньше смотри. В твоем возрасте можно жить и без детективов… А что, Валера обещал кому-то хрусталь? Это он мог. — т Я знаю одного любители-толстосума. Или старичков-супругов. Тоже богатенькие Буратино. Запросить безумно много. Вытерпят. А тебе детей растить.

— Так-то так, но ты от ответа ушел. Он обещал кому-то хрусталь? Но ведь я не обещала, сработаю под дурочку. И Митя, думаю, не обещал. Пока он, кстати, единственный наследник до совершеннолетия сестер, а я мать-опекунша. Ничего, обороняться можно.

— Валя, ты можешь прямо сейчас посмотреть, жив ли хрусталь?

— … Он в кладовке. Прямо сейчас посмотреть?

Она ушла, и слышно было, как скрипнула какая-то дверь. Прошло немного времени, в трубке стукнуло, и Валин растерянный голос произнес:

— Я тебе перезвоню.

Когда она позвонила, я уже знал, что она скажет — хрусталя в доме нет, вывезен. Пока Валя безуспешно искала его, я говорил с Линой. С самых первых слов она заговорила нагло-наступательно:

— У меня была дарственная на всякий случай для таможни. Да нет, не от Валерия, мавр сделал свое дело. А я подумала вдруг, почему бы мне не побыть львицей, не освежить кровь, я подумала, чем Митенька плох как любовник? Боже, да не стискивайте зубы, на расстоянии чувствую, относитесь проще, вам, русским, все подвластно, но комплексы вас загубят.

— Но ведь у Валерия дети, — я даже растерялся.

— Рожать может и наседка, сколько ей штук осталось до медали материнства?

— Я говорю с вами только оттого, что думаю, вы вернете хрусталь. Или вы заставите меня говорить языком шантажа?

— Интересно.

— Для вас не очень. И для карьеры мужа. Он скорее сменит вас, чем профессию. Вы заразили Валерия. Стоп! Не дергайтесь, не заразили, так вызвали чем-то симптомы заразы. Выкрали паспорт, положили в постель наследника Митю, украли хрусталь, который по художественной ценности приравнивается к национальному достоянию, и никакие дарственные его вывоза не оправдают.

— Какая наивность! — воскликнула Лина, но было слышно щелканье зажигалки. — Он утаивал его национальное достояние…

— Не утаивал, а хранил.

— Я не перебивала. С Митей я спала без свидетелей…

— Ничего, найдем. У нас на Библию руку не кладут, и та же Библия маленькую ложь во имя наказания порока простят. Найдем свидетелей, найдем.

— Вы можете со мной встретиться?

— А вы вернете хрусталь?

— Мы же не на торгу. Могу я вам назначить свидание? Я выдумала про Митю. Я грешна, но не настолько, чтоб развращать малолетних.

Мы условились о встрече.

* * *

Я ехал утешать Валю, готовя доводы и в защиту Валеры, и в пользу девочек. Их особенно. До совершеннолетня нм вполне может быть оформлено пособие. Конечно, не такое, чтоб заменить Валерины гонорары, но как-то придется ужаться. В конце концов Валя из простой семьи, ей не заново привыкать, да и Митина фраза о нужде — лучшем воспитателе — это ее фраза. А Мите пора перестать тянуть с семья, пора самому в нее нести. А если он хапнул хрусталь — он озолотился. Но он ли? Валера мог и сам ножки приделать своей коллекции. И рукой вослед помахать. Вспомнив эту коллекцию, я никак не мог более представить ее в темном, укромном месте, лишенную света. Хрусталю нужен свет, взглядов он требует человеческих, любования, потускнеет иначе.

Но то, что я увидел у Вали, вернее, мне хватило увидеть саму Валю, чтобы понять: тут моего сострадания не ждут. Валя была наряжена по последней модной картинке. И причесана соответственно.

— Ну что, — сказала она, — может, еще при тебе закурить для полноты потрясения? Девчонки стряпают, стирают, я свободна от плиты и корыта, мужа нет, зато и волноваться не о ком: вот пьяного жди, вот в драку ввяжется, вот творческий кризис, нет! Отлично придумала Роза Люксембург или Клара Цеткин, в общем, молодцы суфражистки! Да неужели это я так плоха, что хуже Валериных бабенок, неужели это я мужичка не захороводю? Но чтоб без быта. Побыл — и уходи. Там тебя накормят, обстирают, пожалеют, а ко мне только с радостью, а?

— У тебя чай хороший?

— Не до чаю, Лешечка. Иди вниз, лови такси.

Валя была приглашена в Худфонд. Как и Митя. Мое присутствие Валя оговорила, так как я упоминался в письме Валеры.

Митя уже был там. В вестибюле он восхищенно обошел вокруг матери и даже бесшумно поаплодировал.

— Ну, мать, ну, мать! Не будь ты мне родной, я уж был бы у твоих ног.