От руин Карфагена до вершин Атласа

До Испании отсюда рукой подать. Поэтому можно смотреть телевизионные передачи из Валенсии, в частности бой быков. А по радио испанские голоса слышны так же часто, как марокканские. Вход в старую часть города называется «Ворота Испании». Это гигантская арка, украшенная скульптурными гербовыми щитами. Да и саму старую часть — Касбу (по-арабски «цитадель») путеводители называют «живописным арабо-испанским городом».

Если походить по этому городу, то увидишь здесь и следы пребывания турок. Ими выстроены несколько дворцов (к сожалению, почти не сохранившихся) и две мечети (Сиди Паша, Сиди аль-Хуари), причем по крайней мере одна из них — на деньги, полученные от выкупа за захваченных корсарами европейцев и по случаю изгнания испанцев из Орана (кстати, вряд ли это бы произошло, если бы не землетрясение 1791 года, почти полностью разрушившее город и унесшее жизни тысяч его обитателей). Что же касается облика современных кварталов Орана, то они очень напоминают Южную Европу с ее умеренным вторжением модерна в архитектуру XIX в., но с чисто средиземноморской любовью к ярким краскам и светлым тонам.

В 1983 г. по сравнению с прежними посещениями: Орана город показался мне более многолюдным и тесным. Теперь здесь уже почти не попадаются европейские лица, весьма многочисленные, скажем, в 1963 г. Зато стало намного больше машин, автобусов, мотоциклов и мотороллеров, главным образом западногерманских и японских марок. Тихий и спокойный ранее, сохранявший какое-то подобие «очарования французской провинции», как писали некоторые путешественники, Оран стал шумным, загазованным и, конечно, перенаселенным.

На главной площади 1 Ноября, там, где расположены мэрия, театр (именуемый здесь «Опера», которой на самом деле нет) и памятник эмиру Абд аль-Кадиру, полно людей. И на прилегающих улицах и переулках, на лестницах и спусках, связывающих некоторые из них, очень много народу. Приглядевшись, замечаю: по преимуществу это молодежь, которой явно нечего делать и некуда спешить. Молодые, здоровые парни стоят кучками, что-то обсуждая, сидят или полулежат на газоне, на лестницах мэрии и театра, лениво наблюдают за уличным движением и особенно за проходящими девушками. В соответствии с южной традицией каждый старается выбрать позу понебрежнее, облокотившись на перила, на парапет, на ступеньку лестницы или ограду памятника. Все они либо старшеклассники, пропускающие занятия;, либо абитуриенты, не попавшие в университет и дожидающиеся призыва в армию, либо просто безработные. Через пять лет, в конце 1988 г., будут опубликованы данные о том, что безработица в Алжире охватывает 22 процента всего трудоспособного населения, в том числе половину молодежи в возрасте 20–24 лет. В 1983 г. положение было лучше. Но и тогда уже проблема роста безработицы среди молодежи была достаточно серьезной.

Безработица, помимо чисто экономических, влечет за собой и моральные последствия. Среди безработных юнцов нередко вспыхивают драки, распространяются различного рода пороки и, как правило, снижается уровень нравственности. В этой связи в Алжире многое делалось и делается для усиления влияния религии среди молодежи, для сохранения и упрочения в ее среде традиционной морали ислама. Однако это далеко не всегда помогает. К тому же, на значительную часть молодежи ислам не оказывает такого влияния, какое можно было бы ожидать.

Например, наступает час молитвы. Но большинство молодых людей на площади 1 Ноября и не думает выполнять своей религиозный долг: идти в мечеть или же молиться на месте, как это сделали бы многие их сверстники в Египте, Ливии или Ираке. Они равнодушно взирают на висящий над площадью лозунг: «Ислам — одна из основных ценностей цивилизованной личности». Позже я прочитал в одном французском журнале, что хотя в Алжире постоянно действуют 15 тысяч мечетей, 75 процентов алжирской молодежи в возрасте 17–25 лет никогда не молятся. Возможно, это преувеличение. Тем более что уже давно занятия в вузах Алжира начинаются с молитвы.