От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

– В таком случай не посетуйте, я все же проверю и затем вас извещу, оставьте ваш адрес у дежурного писаря, – и добродушно добавил. – Не беспокойтесь, все будет сделано.

Представление было назначено на воскресенье 5 февраля после обедни, но почему-то не состоялось, и было перенесено на 7-е, на 12 часов дня.

Представляющихся было всего трое, два брата Мансуровых, по случаю назначения в Государственный совет, и я.

Ровно в двенадцать вышел государь император, поздравил Мансуровых с назначением и пригласил их к завтраку, а мне сказал:

– Ты подожди меня здесь.

В час дня подошел ко мне скороход и доложил:

– Его Величество изволили отбыть в манеж и повелели вам прибыть сюда завтра в 11 часов утра.

У меня упало сердце, думалось, что я так и не увижу государя, особенно когда, прибыв на другой день во дворец, других представляющихся не оказалось, и дежурный флигель-адъютант встретил меня словами:

– Что вам угодно?

Я изложил ему суть визита.

– В таком случае прошу вас подождать, у Его Величества с докладом шеф жандармов, когда выйдет, доложу о вас.

Через несколько минут из кабинета Его Величества вышел генерал-адъютант Дрентельн, мой первый начальник дивизии, узнал меня, поздравил с переводом в Генеральный штаб и сказал:

– Его Величество приглашает вас в кабинет.

Государь стоял у письменного стола и, проговорив: «Здравствуй», сел к столу и, указав на стул против себя, добавил: «Садись».

Никто так подробно не спрашивал меня не только в общем, но и по каждому вопросу в отдельности.

Обаяние Александра II было так велико, что я забыл свою застенчивость и докладывал все, что знал и видел, до мельчайших подробностей, ничего не утаивая.

Выслушав доклад, государь молчал несколько мгновений, затем вдруг спросил:

– Заметны ли последствия войны? Что дала она краю?

По самому тону этого вопроса я почувствовал, насколько эта мысль волнует государя, и ответил:

– Лучше всего Вашему Величеству это будет видно из следующего: если теперь выехать по железной дороге из Константинополя на Адрианополь и далее, то весь путь будет идти словно по вымершему краю. На станциях тишина, пусто, никакого движения, разве лениво пройдет один-другой человек. Подъезжая к Мустафе-паше, уже издалека слышен гул голосов, на самой станции толпится народ, жизнь кипит. По всей Восточной Румелии в полях народ, везде слышны песни, жизнь бьет ключом, а по воскресеньям и в праздники утром звонит колокол, всюду идет обучение в гимнастических дружествах, а после обеда появляется волынка и все танцуют «хоро» (болгарский народный танец).

Государь перекрестился и тихо проговорил:

– Слава богу, значит, война все же принесла пользу, и жертвы были не напрасны.

Встав, государь добавил:

– Спасибо тебе, что ты говоришь всю правду своему государю, – обнял меня, поцеловал и на этот раз не помешал мне поцеловать его руку.

Это было около полудня 8 февраля 1881 года, а 1 марта государя не стало. Но образ государя императора Александра II и пребывание с ним с глазу на глаз навсегда оставили во мне неизгладимое впечатление, особенно слова: «Спасибо тебе, что ты говоришь всю правду своему государю».

В это же пребывание в Петербурге мне, наконец, удалось повенчаться с моей невестой, с которой мы пробыли в разлуке свыше двух лет, и в обратный путь на Константинополь и Филиппополь мы выехали уже вдвоем.

Наше первое путешествие прошло не совсем гладко. Едва успели устроиться в купе, как на высоте Колпина поезд остановился, произошла какая-то серьезная поломка и мы простояли до тех пор, пока из Петербурга не подали новый состав. Вагоны не успели обогреться, и мы порядком озябли в течение первых часов пути.

В Одессе рейд оказался замерзшим, ледоколов еще не было, и пришлось прожить в Одессе 12 дней, так что до Константинополя мы добрались лишь в последних числах февраля.

1 марта вечером было получено известие о кончине государя и о воцарении императора Александра III. На панихиде в Посольской церкви не только мы стояли подавленные, но и по лицам всех иностранных послов и приехавших в большом числе чинов посольств было видно, что они не только отбывают долг вежливости, но вместе с нами переживают весь ужас совершенного злодеяния. Гостившая у посла старушка баронесса Боде, войдя в церковь, опустилась на колени и так разрыдалась, что упала на пол и, рыдая, пролежала всю панихиду.

В Константинополе я уже не застал князя Лобанова. Он был перемещен послом в Вену, а на его место в Константинополь прибыл бывший много лет послом в Вене статс-секретарь Новиков, находившийся под сильным обаянием австрийского премьера графа Андраша.

Когда я доложил послу о намеченных мероприятиях по укреплению вооруженных сил Восточной Румелии, отметив, что все эти мероприятия одобрены министром иностранных дел статс-секретарем Гирсом, и просил его содействия, то посол воскликнул:

– Вы забываете, что Австрия едва допускает существование Восточной Румелии, мое имя – это мир, а вы хотите мне навязать проведение военных мероприятий.

Едва удалось заручиться его содействием.