От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868–1918

Когда мы кончили обедать, я подозвал Фому и послал его в буфет поесть, а главное – узнать мне, кто эти буфетчики, из которых один был настоящий господин; каким путем они сюда попали? Фома доложил, что они оба сосланные на поселение, тот, который обратил на себя мое внимание, принадлежал к старой дворянской семье, был сослан на 10 лет за то, что слишком шибко жил в Одессе. Что-нибудь да не так, за бурную жизнь навсегда не ссылают в места отдаленные. Да, правда, что при этом он раз в азарте спора убил кинжалом спорившего с ним. Другой, простой человек, не сказал, за что был сослан. Теперь оба хорошо живут и дела идут бойко.

Вообще, меня удивило, как много в Восточной Сибири поселилось грузин и имеретин. Например, в Харбине почти все гостиницы и рестораны были в их руках. И тамошний климат они хорошо переносили.

В Харбине нам была назначена дневка, но мы настолько опоздали, что пробыли всего несколько часов. Все же я успел проехать к своему товарищу по академии генерал-майору Надарову,[144]

командовавшему войсками в тылу, и у него узнал все новости с фронта. В то время начались бои под Ляояном,[145] бои упорные, в которых мы постепенно переходили к обороне, и хотя медленно, но все же шаг за шагом отступали. С Надаровым, с которым мы в течение всего времени пребывания в академии ежедневно играли четверную партию в шахматы, с выпуска, с осени 1877 года, встретились впервые, не видавшись свыше 26 лет. Обрадовались друг другу и пробеседовали часа три. В Харбине жил еще один мой товарищ, с которым мы жили в Петербурге на одной квартире и на всех съемках в одной избе, также участник нашей партии. Но он был в отъезде, и мы с ним так и не свиделись. Из всей беседы с Надаровым вполне выяснилось, что война затягивается, принимает крайне упорный характер, причем японцы напрягают все силы, чтобы одержать верх и добиться для себя утверждения на материке.

В тот же день мы тронулись дальше, имея конечной целью станцию Шахе-Южная. На станции Мукден мы впервые вошли в сферу боевых действий. Тут съехались несколько эшелонов. На вокзале сидели, ходили, выходили массы офицеров. Приезжавших с юга тотчас же обступали, расспрашивали про бои, про настроение в армии, про Куропаткина. Эшелон беспрепятственно проследовал к станции Шахе-Южная. Нас поставили на запасной путь, и тут ожидали первые сюрпризы.

Оказалась, что по приказанию командующего армией, 281-й Дрисский полк был высажен в пути и двинут на запад к городу Симентину, где и вошел в состав отряда[146]

генерал-майора Коссаговского.[147] 283-й Бугульминский полк был также высажен ночью и двинут прямо в бой в поддержку 3-му Восточно-Сибирскому корпусу,[148] и не могли точно сказать, где сейчас находится. 282-й Черноярский – высадился тут несколько дней тому назад и стоял биваком близ соседней деревни Ламаюань. 284-й Чембарский полк и 28-я артиллерийская бригада находились в пути, причем последняя начала высаживаться лишь с вечера следующего дня.

Два дня мы простояли в вагонах и затем получили указание штаба стать в деревню Ламаюань. Для штаба была отведена обширная кумирня, в которой стояли 23 китайских бога. На мое указание китайскому чиновнику, что неудобно стоять в кумирне, ведь придется же в ней и спать, и есть, и курить, и работать, чиновник сказал:

– Пожалуйста, живите как вам удобно, можно и говорить, и есть, и курить, лишь бы только не трогали свечей, поставленных около каких-то ящичков и против маленьких статуэток, и не тушили бы зажженных свечей.

Мы расположились как могли, но чувствовали себя неуютно среди этих богов: у всех были злые лица, у каждого иное положение рук, но у всех как бы грозящее.

Как только установили поезд на запасном пути, я сел верхом и выехал на бивак черноярцев. Застал полк на купанье, почти все люди были в воде. Заехав в реку среди купающихся, которые все встали, я поздоровался с полком. Ответив на приветствие, полк встретил меня громким продолжительным «ура». Очевидно, настроение было хорошее.

Со второго дня начали высаживаться чембарцы и последняя батарея 28-й артиллерийской бригады. В Черноярском полку уже шли ежедневные занятия.

Недолго пришлось нам жить в кумирне. На другое утро, 11 августа, в семь часов утра пришла телеграмма начальника полевого штаба: командующий армией приказал дивизии выступить с получением сего и следовать по Большой Мандаринской дороге на Ляоян с таким расчетом, чтобы быть в Ляояне не позднее полудня 12 августа. Такое требование при тогдашнем состоянии путей как бы указывало на то, что требуется поддержка в бою. Период дождей еще только заканчивался, дороги представляли из себя одну сплошную топь. До Ляояна было 28 верст. Черноярский полк был на учении, Чембарский заканчивал высадку.

Приказав полкам изготовиться к выступлению, стал при помощи переводчиков искать проводников. Нашлись трое, которые согласились провести нас проселком, через сплошное море гаоляна до Большой Мандаринской дороги. Приходилось пройти девять верст, не видя ничего, кроме неба сверху, а кругом одни верхушки гаоляна.