От Северского Донца до Одера

Когда несколько дней спустя начальник охраны сектора «Е» спросил, какую работу я могу выполнять, я честно сказал, что никакую. И, вне зависимости от вида работ, я не собирался потворствовать администрации лагеря, позволяя тем самым держать меня здесь бесконечно долго, в то время как они прикарманивают мое «жалованье», ставшее для них источником дохода. Начальник, Шевенеелс, воспринял это спокойно и отправил меня в сектор «F». Здесь, зная мои настроения, меня назначили старостой отсека, отсека старосты барака, как вы сами поймете.

Джеф С., бывший учитель начальной школы, взял меня старостой своего отсека. Его помощник, Фонс из Мерксема (район Антверпена. – Пер.), жил тоже здесь. Моя задача состояла в уборке и поддержании порядка в помещении, а также в том, чтобы с помощью еще двух арестантов доставлять с кухни пищу для всех заключенных барака. Поскольку староста барака и его помощник сами охотно прибирались в отсеке, я оставил это на них, тем более что они привыкли делать так еще до моего появления. Поэтому моим основным занятием стало кормить свой барак, и в этом я никогда никого не подвел. Поэтому все те, кто знал меня по сектору «F», могут в точности подтвердить мои слова. И, как напоминание, вот вам мое удостоверение личности: регистрационный номер 35525 – сектор «F» – барак 52 – отсек 1, концентрационный лагерь Беверло.

В лагере была создана хозяйственная служба, состоящая из заключенных. Поначалу весьма скромная, но с течением времени ставшая чрезвычайно деятельной и эффективной, она заработала доброе имя благодаря энтузиазму и хорошей работе заключенных. Здесь трудились люди всех профессий, которые могли смастерить все, что угодно. Были тут и портные, у которых я заказал костюм, а также пару туфель, пошитых вручную.

Работавшие по дереву сделали мне шкатулку. Кое-кто работал с плексигласом и алюминием, создавая всевозможные украшения, ожерелья и браслеты. В плексигласе делалась инкрустация в виде цветов или других узоров. Материалы брались с подбитых самолетов, их приносили рабочие отряды, трудившиеся вне лагеря. Здесь делали все, даже мебель. И все продавалось в пользу хозяйственной службы, которая помогала самым нуждающимся. Начальник лагеря, охранники и многие жители с воли покупали эти поделки, обычно за хлеб, которого заключенные победнее не могли бы позволить себе, не будь у нас хозяйственной службы.

Еще у нас имелся печатный станок, находившийся в секторе «Н». Администрация все больше доверяла заключенным, и не без пользы для себя. Ведь с заключенными, с которыми лучше обращались и которые с головой ушли в свою деятельность, никогда не возникало проблем. Мы смогли создать свою собственную газету, Le Patrimoine – «Наследие», потом Le Journal sans titre – «Газета без названия». Все тексты писались и печатались нашими товарищами. Но сюда приходили также служащие администрации и охранники. Все «меню», визитные карточки и т. п. изготовлялось за счет руководства и предназначалось исключительно для его личного использования. Имелись и такие, кто просил об «одолжениях», выходящих за рамки их официальных возможностей. Мы не возражали, поскольку это тоже шло нам на пользу.

Также мы выпускали Journal mural – стенную газету. И наконец, мы обзавелись собственной театральной труппой и оркестром. Все, абсолютно все, оплачивалось из доходов нашей хозяйственной службы или предоставлялось семьями заключенных. Декорации и костюмы изготавливались здесь, покупку музыкальных инструментов финансировали родственники. Наш оркестр, как и театральная труппа, вполне мог соперничать с другими оркестрами или театрами. Кроме того, среди нас находились и профессионалы. Более того, я помню, как однажды в Меркспласе знаменитый комедийный актер из брюссельского театра, кузен дяди одного из заключенных, приехал на представление, чтобы присутствовать и сыграть в «Сирано» вместе (в очередной раз) с нашей труппой. И он не разочаровался, не преминув при этом поздравить актеров с премьерой.

Но чтобы дожить до тех времен, понадобились годы страдания от унижений и оскорблений, в том числе и физических! Нужны были особые мужчины или женщины, более отзывчивые, чем остальные, чтобы в конце концов понять и признать, что они имели дело с заключенными, которые в большинстве своем являлись достойными членами общества, а не преступниками или правонарушителями, коими нас пытались представить. Достаточно припомнить, в каких нечеловеческих условиях мы были вынуждены жить, и теперь узнать, что такие же, как мы, заключенные вели курсы, не говоря уже о занятиях для охранников и других служащих администрации! Какой путь мы проделали!