От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Вывод, к которому приходит Монтень: «Смерть – не только избавление от болезней, она – избавление от всех зол». Но это достижимо только в том случае, если смерть зависит от воли человека. Именно золение

обеспечивает свободу от смерти как главного средоточия страха. И тогда смерть, полагает Монтень, может предстать «надежнейшей гаванью», которой никогда не надо бояться и к которой часто следует стремиться. Жизнь зависит от чужой воли, смерть же – только от нашей. «Ставя нас в такое положение, когда жизнь становится хуже смерти, Бог дает нам при этом достаточно воли». Когда Гамлет в своём знаменитом монологе рассуждает о смерти, то его рассуждения о допустимом самоубийстве, о добровольной смерти, как о возможном решении всех проблем бытия, о смерти как избавлении и прочее очень уж напоминают выдержки из приведённого эссе Мишеля Монтеня. Монтень сопоставляет аргументы приверженцев тезиса «смерть-лекарство» (стоиков, киников, Гегесия) с мнением тех, кто полагает, что выбор жизни и смерти принадлежит только Богу, и поэтому законы судят нас за самоубийство. В этом случае, считает Монтень, «больше стойкости – в том, чтобы жить с цепью, которою мы скованы, чем разорвать ее». Только неблагоразумие и нетерпение побуждают нас ускорять приход смерти. Подлинная добродетель остается верна себе даже в горе и страдании. В конечном счете, Монтень в поисках «меры» вескости причин самоубийства как «разумного выхода», о котором толковали стоики, приходит к выводу: только невыносимые боли и опасения худшей смерти являются вполне оправданными побуждениями к самоубийству. Монтень констатирует, что никакими «внешними», телесными упражнениями (закаливаниями, приобретением стойкости в перенесении невзгод, боли, стыда) невозможно приучить себя к смерти, поскольку ее можно испытать только раз в жизни, и каждый остается «новичком», приближаясь к смерти. Люди древних времен, которые умели получать наслаждение от самой смерти и умели заставить свой ум понять, что представляет собой это переход к смерти, не могут, к сожалению, вернуться обратно и поделиться знаниями. Но, несмотря на изначальное и непреодолимое несовершенство и неполноту нашего опыта «общения» со смертью, Монтень полагает, что есть некий «способ приучить себя к смерти и некоторым образом испробовать ее». Это, естественно, не

погружение в смерть,

а приближение к ней и рассмотрение ее, чтобы ознакомиться с подступами смерти (по аналогии со знакомством со сном, так похожим на смерть). Смерть как сон не раз упоминается и в романе «Дон Кихот», и в знаменитом монологе Гамлета: «Скончаться. Сном забыться. Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ. Какие сны в том смертном сне приснятся, Когда покров земного чувства снят? Вот в чём разгадка. Вот что удлиняет Несчастьям нашим жизнь на столько лет…»

Монтень в традициях стоицизма приходит к выводу: поскольку человеку не дано знать, где его поджидает смерть, следует ожидать ее всюду. Размещение смерти как экзистенциала на горизонте сознания, делает это размышление размышлением о свободе. Научение умирать, освобождает человека от рабства, а готовность умереть избавляет человека от всякого подчинения и принуждения. Ведь как заметил Монтень «…в жизни случается многое, что гораздо хуже смерти». Этот страх перед смертью, столь характерный именно для эпохи Возрождения, был обусловлен, с одной стороны, появлением на европейской исторической арене эпидемии Чумы, унесшей в могилу больше половины тогдашнего населения планеты, а с другой – ощущением собственной богоостав-ленности и новым рождением, или возрождением, личности, явления одинокого, ищущего не коллективного спасения, характерного для эпохи Средневековья, а лишь индивидуального, сомнительного. Это то, что Б. Паскаль в XVII веке сформулирует, как «мыслящий тростник». А поэт XX века Дэвид Герберт Лоуренс в своём шедевре «Self-Pity» скажет: «Ничто в природе не боится смерти, замерзнув, птица падает с ветвей, ничуть о гибели своей не сожалея!» Эта птица, лишённая мысли, лишена и личности, и безумного страха Смерти. Но не человек, да ещё человек эпохи Ренессанса, ощущающий внутри себя целый космос, который должен погаснуть, исчезнуть, замолчать с последним вздохом. «Дальнейшее – молчанье!» – произнесёт Гамлет перед смертью. И его единственный оставшийся в живых верный друг подхватит этот голос умершего и выступит в роли Пролога новой пьесы. Получается, что положиться в этом мире, где безраздельно властвует Смерть, можно только на дружбу. А Смерть в виде эпидемии чумы дала знать о себе в Лондоне буквально накануне создания знаменитой трагедии: летом 1592 года все лондонские театры закрылись из-за чумы. Развлекательным заведениям предписывалось закрывать двери, когда смертность от чумы в столице достигала пятидесяти смертей в неделю (позже эту цифру снизят до сорока). Критический уровень был перекрыт к 25 сентября. Вместо открытия нового сезона последовало его закрытие. И это уже было серьезно.