От слов к телу

Она, открыв глаза большие,Глядит на графа — наш геройЕй сыплет чувства выписныеИ дерзновенною рукойУже руки ее коснулся…Но тут опомнилась она;Гнев благородный в ней проснулся,И, честной гордости полна,А, впрочем, может быть, и страха,Она Тарквинию с размаха

Дает пощечину. <…>[377]

Неудовольствие императора вызвала сцена, восходящая, как было установлено комментаторами поэмы, к четвертой песни «Орлеанской девственницы»[378]: здесь мы находим последовательность жестов, близкую к той, которая есть в интересующем нас эпизоде ГН. Гермафродит одергивает полог над кроватью Иоанны, стремится прикоснуться к ее груди, лезет к ней с поцелуями, но в ответ получает оплеуху от объятой христианским гневом героини.

Возможно, одеяло первоначальной редакции показалось Николаю I чрезмерно вольтерьянским; однако нельзя не заметить, что, перерабатывая текст, Пушкин не ослабил фривольности: отказавшись от рискованного направления поползновений графа, он изменил модальность действий героя — если в первом варианте Нулин лишь хочет коснуться одеяла, то в новой редакции он уже коснулся руки Натальи Павловны. Замена аграмматической рифмы на глагольную вызвала дальнейшую перестройку текста — появился стих «гнев благородный в ней проснулся», дублирующий сочетание «честной гордости полна», таким образом, психологическая ретардация, подготавливающая заключительный жест героини, усиливается.

Следует различать два синтаксически-коммуникативных типа жестикуляции в нарративе. Первый можно назвать монологическим, жесты этого рода не включены в коммуникацию героев[379]. Второй тип, включающий жестовую составляющую в коммуникацию персонажей, — жестикуляция диалогическая. Жесты тут образуют цепочки, выступающие как реплики. Несколько цепочек жестов, объединенных, с одной стороны, семантикой, с другой — повторами, можно обнаружить и в пушкинской поэме.

Первый такой карпалистический диалог сопровождает сцену знакомства героев:

Уж стол накрыт. Давно пора;Хозяйка ждет нетерпеливо.Дверь отворилась. Входит граф;Наталья Павловна, привстав,

Осведомляется учтиво,Каков он? что нога его?Граф отвечает: ничего.Идут за стол. Вот он садится,К ней подвигает свой приборИ начинает разговор <…>

Хозяйка привстает — это соответствует правилам хорошего тона, гость в ответ подвигает свой прибор, подсаживаясь к хозяйке (а не располагаясь визави, как было принято[380]), и тем самым сразу приступает к легкому нарушению границ приличий, делая незаметно для себя первый шаг на пути к кульминационной пощечине[381].

В эпизоде прощания героев после весело проведенного вечера граф и Наталья Павловна в обмене репликами-жестами меняются ролями. Здесь впервые возникают интересующие нас мануальные мотивы:

<…> С досадой встав,Полувлюбленный, нежный графЦелует руку ей — и что же?Куда кокетство не ведет?Проказница — прости ей, боже! —Тихонько графу руку жмет.

Конвенциональному поцелую Нулина хозяйка отвечает скрытым рукопожатием, которое будет чуть позже прочитано распаленным воображением героя как нераспознанный им прежде флирт:

Он помнит кончик ножки нежной,Он помнит: точно, точно так!Она ему рукой небрежной

Пожала руку; он дурак,Он должен бы остаться с нею —Ловить минутную затею.

Тайное пожатие руки как эротический жест к 1825 году уже прочно вошло в карпалистический арсенал русской поэзии. Можно напомнить памятный Пушкину «Первый снег (В 1817-м году)»:

Счастлив, кто испытал прогулки зимней сладость!Кто в тесноте саней с красавицей младой,Ревнивых не боясь, сидел нога с ногой,Жал руку, нежную в самом сопротивленье,И в сердце девственном впервой любви смятенья,И думу первую, и первый вздох зажег,В победе сей других побед прияв залог[382].

А можно привести пример тайного рукопожатия как прелюдии к более серьезным действиям из другого сочинения автора ГН: