От снега до снега

— Конечно, шторм в пору путины нам не на пользу. Ведь все виды тихоокеанского лосося, как правило, идут метать икру в свои родные нерестилища. Как ни труден и долог этот ход против течения, но идут — такова извечная воля природы. А среди проходных лососей горбуша — рыба особенная. Она быстро растет. Уже на второй год она возвращается в Амур взрослой, готовой для размножения, в то время как кета приходит в пресные воды через три-четыре года. Да и нерестовые речки у горбуши расположены в основном в устье Амура. Особенно много заходит ее в Амгунь. Поэтому она не истрачивает своих жиров и белка на длинный, утомительный путь, сохраняет свои вкусовые качества. Словом, многое говорит в пользу горбуши. Но, к сожалению, мы слишком мало знаем о ней. Почему, например, чередуются годы ее больших и малых ходов? Замечено только, что через каждые десять лет идет большая горбуша. А вот почему это так? От чего зависит? А вообще-то запасы амурского лосося надо восполнять. Два-три рыборазводных пункта потерь не восполнят. Их нужно иметь, как минимум, добрый десяток! Не менее важный вопрос — уход за нерестилищами. Край наш чудесно растет, строится. На месте прежней тайги встают новые города. Это естественно. Но с отступлением тайги местами пересыхают и лесные речки. А ведь каждая такая речка, пусть самая крохотная, для проходных рыб, можно сказать, и колыбель и могила. Там они рождаются, оттуда уходят на морские пастбища в нагул и туда же, как вы знаете, возвращаются, чтобы дать потомство и умереть. Словом, свято место! — И, подумав, говорит: — Надо бы нанести на карту нерестовые речки и распространить ее среди лесорубов, чтобы знали, где лес рубить, а где оставлять. — Он слегка улыбается, гасит в пепельнице недокуренную папиросу и опять глядит через плечо на речной берег, где все еще льет, затихая, неторопливый дождь.

Хотя картина, нарисованная главным инженером, не слишком меня порадовала — очень уж тихо в Чныррахе, — чувствовалось однако, что она продиктована искренней заботой о завтрашнем дне амурского лимана.

Да и сам я, чем больше узнавал о необычайной природе амурских лососей, тем ближе к сердцу принимал рыбацкие тревоги. Будь даже нынешняя путина наисчастливейшей из всех предыдущих, этих тревог и забот, я думаю, в будущем не только не убавится, а станет, вероятно, еще больше.

Константин Эдуардович предложил нам пожить несколько дней в Чныррахе, и в другой раз мы бы с Валерием охотно согласились, но нам не терпелось поскорей попасть на дальние заездки, где, должно быть, путина в самом разгаре.

— Спасибо, — поблагодарил я, — поедем в Оремиф, может быть, у них там дела идут получше?

— Кажется, повеселей, чем у нас, — соглашается он.

От Чнырраха до Оремифа езды на машине часа два, а погода за это время менялась трижды.

Ветер то прогонял нависшую над рекой тучу, и показывалось солнце, то снова нагонял, и становилось сумрачно.

Амур уже не утихал.

Он волновался, бурлил, сделался похожим на море. Приливные волны с гулом накатывались на скалистый берег, дробились, рассыпая каскады зеленоватых брызг.

Все чаще встречаются на пути шумные нерестовые речки. Они стремительно выбегают из лесной чащи, пересекают дорогу под зыбкими деревянными мостиками и устремляются в Амур. В иные речки уже понемногу заходит горбуша.

И я подумал: «В брюшке горбуши около трех тысяч икринок. Если даже половина в нормальных природных условиях даст приплод, какой огромный урон терпит рыбное хозяйство из-за того, что нерестилища не приготовлены для встречи лососевых!»

Оремиф, как и Чныррах, старый рыбацкий поселок. Здесь такие же добротные рубленые дома. Так же на жердях растянуты сетки из тонкой дели. Но берег здесь живописней: высок, обрывист и растут на нем небольшие сосны с откинутыми назад негустыми, исхлестанными ветром, рыжими кронами.

Здесь, в Оремифе, находится правление колхоза имени Блюхера. Хозяйство колхоза большое. Селения его раскинуты на обоих берегах Амура, а расстояние между ними около пятнадцати километров.

Председатель правления Иван Никитич, плотный, широкоплечий, с открытым энергичным лицом, держит около уха телефонную трубку, ждет, пока соединят с бригадиром дальнего заездка. Там с утра взяли порядочно горбуши, и председателю хочется поскорей уточнить — сколько. Телефонистка долго не соединяет. Однако Ивана Никитича это ничуть не смущает — на проводе не он один. Заездков в устье Амура добрый десяток, а рыбу, много ли, мало ли, берут на каждом, и все звонят, все справляются, всем не терпится приплюсовать лишний десяток центнеров к пока что небогатому улову.

И, словно в оправдание, что заставляет нас ждать, председатель говорит извинительно:

— Ведь у нас, слышали наверно, день год кормит!

— Как же, слышали, — отвечаю. — Здесь только и повторяют эту притчу, что ли...

— Притчу? Допустим! А рассказать вам быль, как один колхоз за одну путину стал миллионером?

— Конечно, расскажите!