От солнца к солнцу

— Славно я тебе отладил, — сказал взрывник, аппетитно затягиваясь папиросой. — Мягенько. Уголек аж сам в рот пойдет…

Гладких сел в кабину, повел экскаватор в забой, где уже выстроились в очередь самосвалы. Выбрал позицию, приноровился. И пошел ковш за ковшом!

Уголь в Вахрушёве — не высшей кондиции. Не антрацит, не коксующийся. Но его много, и добыча не так уж сложна. Этим компенсируется в какой-то степени неродовитость угля. А тепловые электростанции берут его с большой охотой — и обогащать не надо, идет в топки как есть. Скоро у вахрушевского уголька должна появиться рядышком, тут же в поселке, мощная клиентура — ГРЭС.

В шахту я не опускался. «Она у нас обычная, — сказали мне. — Как где-нибудь в Кадиевке, в Чистякове. Та же техника». Да и все тут вокруг как на других месторождениях. Пласт капризный? Но везде есть Свои особенности. А машины те же. Люди такие же. Почему бы им быть иными? Сахалин? Далекая земля? А я не чувствую, что она далекая…

Второй наш сахалинский маршрут — в Оху, к нефтяникам.

В самолете, как всегда, присматриваюсь к пассажирам. Половина их — футболисты. Команда охинского «Нефтяника» возвращается из Хабаровска с зональных соревнований. Ребята в миноре: все шло хорошо, «законно», «железно» выигрывали, а в финале «случайно» проиграли. В сумках, в заплечных мешках у них много чего-то круглого. Я думал — мячи. А это капуста. В Охе плоховато с капустой… Впереди сидит бойкий, языкастый паренек. Он уже познакомился с молоденькой медицинской сестрой, возвращающейся из Риги. Отвозила в санаторий больных ребятишек. А он — из Хабаровска, тоже с соревнований, как и футболисты. Но в отличие от них он — победитель. Занял первое место в состязании радистов на дальность и быстроту приема. Он говорит слушающей восторженно соседке, что у него знакомства по всему миру. И в доказательство высыпает ей на колени пачку ярких, многоцветных открыток, которыми обмениваются радисты, установившие между собой связь. Открытки из Австралии, из Африки, из Южной Америки. Из своей Охи этот юнец и в самом деле перезнакомился чуть не со всем светом. Но похоже, что это вот его последнее знакомство, в самолете, отодвинет на второй план все остальные…

Летим с юга острова на север, а кажется, что с севера на юг. Из Южно-Сахалинска вылетали в холодину, в дождь. А уже на полпути, пока самолет подкармливали, нежились мы в траве на солнышке. Сели в Охе: батюшки, жарища, дышать невозможно. В озере около аэродрома черным-черно от купающихся. Вот тебе и зона вечной мерзлоты!

По дороге с аэродрома и слева, и справа, и впереди — всюду, куда хватает глаз, новые дома. Наш спутник, секретарь горкома партии, поспевает только называть их:

— Школа. Жилой. Объединение «Сахалиннефть». Гостиница. Еще школа. Еще жилой. Универмаг. Нефтяной техникум. Жилой, жилой, жилой…

Подъехали к горкому — старый деревянный домишко.

— Что ж так? — спрашиваем.

— А мы, — говорит, — особым решением записали: горкому в новый дом, когда уже ни одного деревянного вокруг не останется…

Из окон горкома видны розовые отблески в южной стороне неба. И то ли облака, то ли дым. Скорее, дым.

— Скважина горит. Это километров тридцать отсюда. Там у нас, на озере Тунгор, новое месторождение открыто. Богатейший район. Первая же разведочная фонтаном ударила. Двести тонн в сутки. Пробурили вторую, третью, четвертую. Нефть! Седьмая попала в газовую «шапку». 1734 метра прошли, до нефти не добрались, а газу — пласт за пластом. Колоссальное давление снизу. Рвется газ наружу. Расслабил глинистый раствор, который сдерживал его, выбил бурильные трубы и, неся с собой песок, вырвался из скважины. Люди бросились спасать лебедки, дизели, насосы. А тут еще и еще струи газа. И опять выбило трубы. Ударились о металлический фонарь вышки. Искры. Газ вспыхнул и взметнулся уже огненным столбом метров на сто в высоту. И вот две недели бушует на Тунгоре пожар. Стреляли из пушек. Да-да, из самых настоящих пушек, артиллерию позвали на помощь. Пробовали взрывчаткой… Хотели сбить огонь, а он чуть только притих, а потом с новой силой. Но главное не пламя побороть. Главное газ задавить на глубине, в пластах. Сейчас качают в скважину воду из озера. Пять тысяч кубов воды в сутки. Должна она обрушить породу. Бурят наклонную скважину рядом, чтобы сбоку подобраться к газовому пласту. Можем съездить сейчас на Тунгор.

— А нельзя ли попозже? Когда стемнеет. Чтобы сделать вечерний снимок пожара…

— Что ж, давайте к вечеру. А пока проедем по промыслам.

Весь день колесили меж буровых вышек и стальных журавлей, которые клюют себе и клюют, посасывая нефть.

Поклонились самой старой в этих местах буровой, которая сохранена как памятник первооткрывателям и перворазведчикам охинской нефти. Вышку зовут изотовской, по имени геолога Изотова, который когда-то в одиночку с лопатой и ломиком копал здесь мерзлую, пахнувшую керосином землю. Пахла и вода в озерах, в реках. А одна из речек так и называлась Оха, что на языке нивхов, местного населения, значит керосин.