От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)

И, вдруг, уже не спрашивая, после многих лет разлуки впервые ощутив свои отцовские непререкаемые права, подхватил сына правой рукой под мышки, левой рукой под колени, легко поднял его на воздух и, широко шагая, понес к тому восьмому дому с левой стороны, в котором, по словам регулировщика, должен был помещаться госпиталь.

- Я сам дойду, - пробовал спорить сын, но отец ничего не отвечал.

Он донес сына до здания госпиталя, который помещался в одноэтажном каменном доме с надписью "Колониальная торговля". Он поднялся по затоптанной грязными ногами лестнице, все еще держа сына на руках, внес его в приемный покой и, все так же не спуская с рук, ждал, пока сестра зарегистрирует поступление нового раненого. И потом вслед за санитаркой пошел по коридору в предоперационную палату, куда должны были положить сына.

Он пихнул ногой дверь и вошел в палату и, только здесь спустив его с рук, положил на свободную койку.

Сын лежал на койке по-прежнему бледный, зажмурив глаза. Должно быть, ему было очень больно. Он притерпелся к боли и ходил, а потом, когда отец взял его на руки, вдруг почувствовал боль. И сейчас, положенный на эту койку, из маленького человека, старавшегося быть солдатом, стал тем, кем и был на самом деле, - смертельно усталым, да к тому ж еще и раненым ребенком.

Сначала отец стоял рядом и смотрел на него сверху, потом опустился на колени рядом с койкой и приблизил свое лицо к лицу сына. Он забыл о том, что стоит на коленях, и когда пришла молоденькая женщина-хирург, он отвечал на ее вопросы, все так же стоя на коленях.

Вслед за женщиной-врачом подошла курносая, толстая, рябоватая сестра. Она сняла с мальчика сначала левый сапог, потом взялась за правый.

Мальчик застонал, открыл глаза и снова закрыл их.

- Отойдите, - сказала женщина-врач, - я сама.

Вытащив из кармана халата большие хирургические ножницы, тем резким спокойным движением, которым она, наверное, оперировала людей, лежавших на операционном столе, она разрезала сверху донизу правое голенище и, придерживая ногу за колено, резким рывком сняла сапог.

Мальчик только глухо и коротко вскрикнул и замолчал. Пальцы на ноге у него побелели от потери крови, а пятка, куда попала пуля, вспухла и стала лиловой.

- Будете оперировать? - спросил отец у врача.

- Будем, - сказала врач, - но только не сейчас, попозже.

Она смочила ватку каким-то дезинфицирующим средством, обтерла вокруг рану, перевязала ее белым бинтом и отошла, сказав, что через час вернется старший хирург, который сделает операцию.

Отец и сын остались снова вдвоем.

- Больно было? - спросил отец.

- Больно, - ответил сын.

- Что же не заплакал? - первый раз за все время улыбнувшись, спросил отец.

- Нельзя, - серьезно сказал сын и не улыбнулся.

- Когда ранен? - спросил отец.

- Ночью, когда выходили на соединение.

- Пешком шел?

- Нет, сначала на лошади ехал, а немцы стали стрелять.

- А ты стрелял?

- Стрелял. Но они были далеко, и я не мог попасть, у меня пистолет. У меня лошадь ранило. И меня - тоже. Я соскочил, пошел пешком.

- А лошадь что?

- Лошади моей попало в глаз. Она упала и сразу подохла.

- Хорошая была лошадь? - спросил отец.

- Хорошая.

- Как ее звали?

- Дюри. Сивая. Грива стриженая, а хвост черный.

- Седло у тебя было?

- Было. Настоящее, военное.

- Как же ты шел, раненный, много?

- Восемь километров.

- Больно было?

- На морозе было не так больно, а как в хату вошел, стало больнее. И крови много. Как в хату по дороге зашел, так заболело.

- Заплакал? - спросил отец.

- Заплакал.

- А потом перестал?

- Перестал.

- Ты сейчас уйдешь? - вдруг спросил сын после паузы.

- Уйду.

- А какая твоя полевая почта?

- Сейчас еще не знаю, мы передвигаемся.

- Как же так не знаешь? - удивился сын.

- Не знаю, - ответил отец. - Да мне и писать некому было.

- Плохо, - сказал сын. - Ну ничего, я узнаю, напишу тебе.

- Хорошо, - согласился отец.

В дверях палаты показался один из чехословацких автоматчиков, сидевших в столовой вместе с подофицером.

- Штепан! - крикнул он. - Пойдем, машина готова!

Отец оглянулся, посмотрел на него и, сказав: "Сейчас, подождите", снова повернулся к сыну.

- Уезжаешь? - спросил сын.

- Да.

- Ну что же, хорошо, - сказал сын серьезно, почти по-старчески, словно благословляя собственного отца. - Я тоже скоро пойду.

Отец наклонился над ним. На секунду в его глазах мелькнула нежность, но в следующее мгновение он просто протянул сыну большую руку и сказал:

- Ну, ладно, до свидания.

- До свидания, - ответил сын, открыв глаза, посмотрел на него и сразу же снова зажмурился от боли. - До свидания.

Неуклюже ступая по узкому проходу между двумя рядами коек и больше не оглядываясь, отец прошел к дверям и скрылся за ними.

Сын, открыв глаза, посмотрел ему в спину, следя за ним. Вот он миновал одну, вторую, третью, четвертую койку, повернул и вышел за дверь. И дверь за ним закрылась.