От Сталина до Ельцина

Наверное, в душе моей всё-таки жило, таясь и смущаясь, всё то, что свойственно молодости, и прежде всего, конечно, желание нравиться девушкам. Ведь был же я ребячески счастлив, когда ещё в бытность управляющим «Лениннефтью» приобрёл первый в своей жизни костюм — настоящий, казавшийся в ту пору страшно дорогим! Но не знамением ли стал случай, из-за которого мне не пришлось пофорсить, покрасоваться в новом костюме? А дело было так.

В Балаханском театре шла пьеса К. Тренёва «Любовь Яровая», и мы с моим близким другом, главным инженером треста Гургеном Овнатановым собрались на спектакль. Приоделись, я — конечно, в новом костюме. Времени до спектакля было ещё много, и мы решили показаться на промыслах в «театральном» виде, тем более что одна из скважин нас беспокоила.

Уже на подходе к ней мы вдруг увидели, что через двадцативосьмиметровую вышку бьёт сильная струя нефти — фонтан. Раздумывать и переодеваться некогда. И мы в чём были, в том и полезли вместе с двумя рабочими перекрывать фонтан. О спектакле, разумеется, сразу забыли. «Плакал» мой костюм. Вконец был испорчен и костюм Гургена. Сбросив его дома, Гурген немедленно отправился в баню, а жена его, придя домой и увидев жуткую, залитую нефтью куртку мужа, решила, что он погиб, и упала в обморок...

С тех пор к дорогой одежде я относился как-то настороженно. Одним словом, щёголем не был.

Ну, а как складывались отношения с радостями жизни молодой? Например, с выпивкой? Признаюсь, всего один раз в те годы затащил меня в ресторан хваткий начальник хозуправления наркомата — отметить в дружеском кругу его день рождения. Пили сухое вино, и конечно, соблюдая меру. А наутро позвонил мне лично Берия (тогда первый заместитель Председателя Совнаркома) и без обиняков, запросто, «по-отечески» вкрадчиво спросил:

— Байбаков, где ты был вчера?

— Как где? Я был на работе.

— А после работы? — спросил уже не без ехидцы тот же «отеческий» голос.

— Был в «Национале» на дне рождения моего товарища.

— Что за бардак! Нам только и не хватало, чтобы наркомы и их замы шлялись вечерами по ресторанам!

— Но что особенного я себе позволил! — ответил я «отеческому» голосу.

— Чтобы этого больше не было! — зазвенели в трубке металлические нотки. — Такой порядок. Всё.

С тех пор я ни разу не бывал в ресторане. Не ходил, впрочем, в бытность моей работы с Кагановичем, ни в кино, ни в театр. Отдыхать доводилось только урывками, чтобы хоть чуть отдышаться, выспаться. Выходных и отпускных дней тоже не было. Все рабочие дни были расписаны буквально по минутам, и всё равно времени не хватало. День сливался с ночью.

В один из таких сумасшедших дней Каганович вдруг обратился к управляющему делами наркомата, показав рукой на меня, в своём обычном казённом тоне, без намёка на шутку или улыбку:

— Вот у нас молодой человек: ему уже стукнуло двадцать девять, а он до сих пор не женат.

— Лазарь Моисеевич, — решил я вставить своё слово. — Но вы же не даёте мне даже вечером отдохнуть.

— Ладно, — сказал Каганович, окинув меня цепким взглядом, и, обращаясь к управляющему делами, добавил:

— Байбаков чтобы в субботу вечером не работал.

А у меня на примете уже давно была одна симпатичная девушка. Встречались мы с ней второпях, мельком, я и сам не знал толком, всерьёз ли она нравится мне. Не было времени разобраться. Но в первый же свободный субботний вечер после полученного мной «благословения» Кагановича я встретился с ней, решив познакомиться с её родителями. Перед этим, согласно заведённому в наркомате порядку, я сообщил секретарю, куда ухожу, и назвал номер телефона той квартиры.

Вот я познакомился с родителями этой девушки, принят ими радушно, как долгожданный гость. Даже стол накрыт. Только стали мы усаживаться, как вдруг — телефонный звонок. Предполагаемая тёща, снявшая трубку, почти испуганно обратилась ко мне:

— Вас вызывают срочно, Николай Константинович. Звонил секретарь из наркомата:

— Товарищ Каганович просит, чтобы вы немедленно приехали. И начались дни такой запарки, что стало не до свиданий. Как-то незаметно эта девушка отошла на второй план, забылась. Некогда было сожалеть или горевать и даже вспоминать о несостоявшемся сватовстве.

Видно, так и оставаться мне холостяком, если бы не нашлась невеста совсем рядом, здесь же, под крышей наркомата. Всё было настолько обыкновенным, хотя и очень характерным для судеб таких, как я, что и ныне, на отдалении такого времени — более полувека, кажется и чрезвычайно удивительным...

Однажды в комнату отдыха, где я в то время обедал, вошла девушка — новый работник наркомата. Окончив инженерноэкономический институт, она работала референтом заместителя наркома по строительству. Принесла на подпись срочный документ. На вид ей было всего лет двадцать, аккуратная, строгая, но и очень миловидная, с умными живыми глазами. Чем-то она меня сразу тронула, и я тут же выяснил, что зовут её Клавой; и совершенно неожиданно для себя предложил первое, что пришло в голову — глупее, как говорится, не придумаешь:

— Садитесь, Клава, обедать со мной.

— Нет, нет, что Вы! — вся вспыхнула она.