От Сталина до Путина. Зигзаги истории

Автобус с генералом Макашовым и его вооруженным отрядом затормозил напротив входа в здание администрации и студий телерадиоцентра. Генерал медленно поднялся по ступенькам крыльца к стеклянным дверям. За ним – отряд с опущенными вниз стволами автоматов. А за стеклами – ой-ей-ей – я углядел взвод бойцов в спецназовской снаряжении с автоматами, нацеленными на Макашова. Ему командир взвода пройти в здание не позволил. Но пообещал согласовать его встречу с руководством телерадиоцентра.

Народ, выгружавшийся с автобусов и грузовиков, оккупировал ступеньки у стеклянных дверей. За Макашовым с автоматчиками, не намеренными стрелять, – уйма безоружных людей, перед ним – взвод спецназа, стрелять готовый. Приказ на прорыв через двери генерал не отдал.

К телерадиоцентру стали прибывать те, кто отправился от Дома Советов на метро. Скопище народа за Макашовым всё росло и росло, а на встречу с начальниками телерадио его, похоже, и не думали допускать.

Начало темнеть, и в толпе вдруг раздались речи: раз вход в администрацию и телестудии телерадиоцентра прегражден стрелками с автоматами, надо ворваться в неохраняемый центр технической трансляции напротив и оттуда выйти в эфир – к стране и миру.

Сама по себе, без томившегося в ожидании переговоров с начальниками телевидения генерала Макашова, толпа с грузовиком впереди переместилась к техцентру. Грузовик врезался в его двери, у кого-то из толпы взорвалась шумовая граната и сразу – раскаты автоматных очередей. Шквал пуль ударил по толпе возле техцентра с высокого этажа противоположного здания. Жуть сотворилась: громыхание выстрелов, вопли, стоны, давка.

Меня кто-то толкнул, я на кого-то налетел, все вокруг побежали к скверу, огонь свинца валил десятки людей. После бега в толкотне я спрятался от свиста пуль за деревом. Упавших перед техцентром автоматчики не добивали. Палили они по рассеявшимся в сквере.

Через полчаса беспрерывной стрельбы заревели сирены машин «Скорой помощи». Бесстрашные врачи и санитары под пулями у них над головами подбирали у техцентра на носилки убитых и раненых.

«Скорые» убыли, и на улице у телерадиоцентра зарокотали бронетранспортеры. Возможно, те, что приветствовали ведомую Макашовым автоколонну на проспекте Мира. Они прибыли подавить огонь спецназовцев-убийц? Вовсе нет. Пулеметы бронетранспортеров жахнули по скверу, где укрывалась спасшаяся от автоматных очередей толпа. Никаких шансов на взятие телерадиоцентра у посланцев парламента не осталось.

Метро в Москве работало как обычно. Я вынырнул со станции «Баррикадная» около полуночи. Путь к Дому Советов был свободен. Ни единого милиционера поблизости. Блокаду дворца парламента не восстановили. Но окна его были темны. Опять отключили электричество. Мирного завершения схватки окружения Ельцина и депутатов явно не предвиделось.

Площадь перед Домом Советов была полупуста. Из огромной толпы, уведенной отсюда к телерадиоцентру, обратно вернулась ее ничтожно малая часть. Большинство отправилось по домам: кого-то завтра утром ждала работа, кого-то ужас стрельбы в Останкино погнал в безопасные свои квартиры.

Я подошел к группе людей под темными окнами парламентского дворца. Она слушала новости из радиоприемника: Ельцин объявил в Москве военное положение – народное восстание в столице он расценил как вопиющие беспорядки, с коими необходимо покончить. Каким образом – не было сказано.

Известие о введении военного положения разнеслось по всей площади. Но она не опустела. То же известие, наверняка, довели до сведения засевших в Доме Советов казаков, отставных офицеров и парней из Русского национального единства. Но они не складывали оружие и не уносили ноги: не довелось отбиваться при осадном положении, будем – при военном.

На задворках площади – рядом с палатками невооруженных защитников парламента – горели костры. У крайнего из них со стороны Горбатого моста я узрел знакомые лица – поэта Лещенко и коммерсанта Потёмкина. Они сидели на бревнышках еще с тремя какими-то мужиками. По кругу их компании ходил раздвижной пластмассовый стаканчик. Обернувшись на мои шаги, Потёмкин показал мне на свободное место напротив:

– Давай к нам. Мы не бражничаем – поминаем товарищей. Ты из Останкино?

– Да.

– Сколько там наших полегло?

– Машин «Скорой помощи» видел десятки, значит – убитых и раненых больше сотни.

Я опустился на край бревнышка. Потёмкин вынул из пакета у его ног вторую бутылку водки, отвинтил крышку, наполнил стаканчик и протянул мне:

– Выпей за убиенных, с которыми мы могли победить. «Наши павшие нас не оставят в беде, наши мертвые, как часовые…» Если поэт Высоцкий прав, то мы милостью сегодня вознесенных на небеса – завтра выживем.

Опустошенный стаканчик я передал Потёмкину. Он влил в него водки. Стаканчик опять пошел по кругу. Лещенко, член Союза писателей СССР и бомж Российской Федерации, возвратив Потёмкину опорожненную посудинку, потряс перед ним железной трубой:

– Думаешь, Серега, в рукопашную нам идти вот-вот – этой ночью?