Два дня назад за линию фронта был доставлен приказ о сформировании в тылу врага 5-й Ленинградской партизанской бригады. Но только сегодня комбригу К. Д. Карицкому удалось встретиться с отрядами, которые войдут в новое партизанское соединение. Отряды вели бой, и знакомиться с ними комбригу пришлось под огнем. Только к вечеру с помощью соседней партизанской бригады удалось разбить карателей. Формирование было завершено в другом, более спокойном месте.
На подступах к Ленинграду, в районе станции Поповка, потребовалось уточнить местонахождение батарей противника, затруднявших наступление наших частей. Это было поручено сделать радисту 35-й лыжной бригады сержанту Леониду Филипповичу. Один из его друзей, пожелав сержанту удачи, пошутил:
– Если заблудишься, спрашивай: «Это что за остановка – Бологое иль Поповка?»
Филиппович улыбнулся:
– Да, кто бы мог подумать, что придется воевать под той самой Поповкой, о которой писал Маршак!..
Бывший ленинградский школьник, перед самой войной перешедший в десятый класс, Леонид Филиппович двинулся в сторону вражеских позиций. Вскоре ему удалось проникнуть в расположение войск противника. На рассвете он передал в штаб своей части координаты батареи гитлеровцев. Следующее сообщение было о том, что наши артиллеристы ударили точно. Затем сержант указал местонахождение вражеских танков. Но фашистам удалось запеленговать рацию Филипповича и окружить его. Сообщив об этом в штаб, радист передал свои координаты и несколько раз повторил:
– Огонь на меня…
Открывая огонь, артиллеристы в душе надеялись, что их снаряды сметут гитлеровцев, но пощадят отважного радиста-разведчика. Чуда не произошло. Леонид Филиппович погиб.
Фашистская артиллерия выпустила сегодня по Ленинграду 118 снарядов.
Из воспоминаний немецкого генерал-лейтенанта Зигфрида Вестфаля
: «Зимой 1943 г. Рундштедт попытался доложить Гитлеру о действительном положении, сложившемся тогда на Западе, но только потерял время. Беседа в Оберзальцберге, продолжавшаяся 3 часа, на две трети состояла из речи Гитлера, высказывавшего свои взгляды на положение на Восточном фронте, и на одну треть из чаепития, когда официальные разговоры запрещались. Легко себе представить, что Рундштедт едва усидел в кресле от поднимавшегося в нем бешенства. Потом ему осталось только пробормотать несколько язвительных замечаний в адрес своего верховного главнокомандующего и приказать, чтобы для ОКВ составили подробный отчет о состоянии обороны побережья».