От убийства на волосок

— Милочка, что с тобой? Ты, случайно, не оглохла? Боб сейчас в Чикаго. Расслабься. И заходи ко мне.

— Спасибо, Лайла. — Фрэн тяжело вздохнула и направилась к себе.

— Пожалуйста, — отозвалась блондинка. — Эй, Фрэн, с тобой все в порядке?

На кухне в квартире немытая посуда серела в раковине. Фрэн бросила сумочку на стол и сняла туфли. Затем прошла в гостиную и рухнула в кресло. Некоторое время она неподвижно сидела в полном изнеможении. Закурив сигарету, Фрэн долго смотрела в окно, где тускнела вечерняя заря.

Словно озябнув, она натянула на плечи плед.

— Чикаго, — произнесла она с горечью.

Чикаго!

Что-то в этом названии города ей напоминало. Нет, это не связано с Бобом. Но что же? Фрэн быстро встала. «Вот в чем оказывается, весь секрет случившегося сегодня, — подумала она. — А ведь я была на волосок от изнасилования и убийства!» В слове «Чикаго» заключался тайный смысл.

Фрэн быстро подошла к телефону и набрала знакомый номер.

— Здравствуйте. Можно попросить мистера Коннея?

Ее одетая в чулок нога нетерпеливо постукивала по линолеуму.

— Мистер Конней? Это Фрэн Холлэнд. Я хочу поставить пять долларов на лошадь по кличке Чикагский дьявол … Совершенно верно. Эта лошадь участвует завтра в четвертом заезде…

Антонио Лонгория

Вспомни, когда родишься

Я гляжу на сержанта, и его улыбка, доброжелательная, сверкнувшая под желтыми и неухоженными усами, меня успокаивает.

— Подожди немного, паренек. Начальник хотел побеседовать с тобой, но я не знаю, когда он придет. Так-то. И перестань грызть ногти. Это очень скверная привычка. Не волнуйся.

Нас двое. Он и я. В длинной и узкой, расположенной над камерой пыток комнате для отдыха сотрудников службы безопасности. Поставленные как попало и беспорядочно застеленные кровати свидетельствуют, что военная дисциплина здесь не соблюдается. На рабочем столе, разделяющем нас, находится пачка сигарет, пепельница, коробок спичек и пузырек с какими-то таблетками. Ни печатной машинки, ни листка бумаги.

— Слышал я, что ты занимаешься недостойными делишками. Якобы не хочешь вести себя, как положено.

Угрозы нет ни в голосе, ни в выражении лица. И, несмотря на место, где я нахожусь, на обстоятельства, как здесь очутился, я чувствую себя почти нормально. Есть что-то заботливое, почти родственное в его разговоре со мной.

— Послушайте, сержант. Те, кто привел меня сюда, сказали, что я не арестован. Они сказали, мне нужно пойти с ними, поскольку капитан хочет поговорить со мной… И, если это так… Если я здесь добровольно… Честно говоря, сержант, я бы лучше ушел…

Его смех прерывает меня.

— Вот так всегда. Зачем, спрашивается, дурить мозги? Ясно же, у нас не хватает времени долго держать раскаленную сковороду. Парням еще не хватает опыта. Но я, если беру эту сковороду за ручку, всегда им говорю: «Нечего притворяться». Чем скорее бросить на нее кусок мяса, тем быстрее он поджарится.

Сержант видит на моем лице выражение удивления, которое возникло от контраста между его благодушной внешностью и зловещими словами. Поэтому поясняет снисходительно, почти с наставлением:

— Знаю, о чем ты думаешь, паренек. И частично ты прав. Я один из тех, кого вы называете полицейскими ищейками. Да, я один из них. Несмотря на мои годы и хороший характер. Но, боюсь, ты не поймешь. Еще не созрел, чтобы понять: такие, как я, необходимы. И хотя многие нас презирают, мы делаем нужное дело. Очищаем общество для его же блага. На нас смотрят, как на кондоров. Но эти птицы — санитары. Они освобождают землю от падали.

Ему ничего не стоит сравнить себя с кондором. Думаю, сержант мог бы с таким же успехом упомянуть о помойке. Он продолжает мягким голосом:

— Я достаточно начитался книг. А прежде всего, я много пожил. У меня есть, как это говорят у вас, культура варвара. Но готов держать пари: знаю о жизни больше того, чему тебя учат в институте.

Пользуюсь моментом, чтобы польстить ему.

— Конечно, конечно, сержант. Сразу видно: вы умный, образованный человек.

Он прерывает, выставив вперед палец:

— Признайся, однако, что ты удивлен — тебя не притащили сюда за шиворот. Ведь мы знаем, кто ты есть, с кем якшаешься. Знаем, ты, говорят, по ту сторону лужи.

Ищу осторожный ответ, но он не дает мне подумать.

— Я настолько люблю свою профессию, что не чувствую ненависти к таким, как ты. Ведь подобные типы предоставляют мне возможность применить мои профессиональные навыки. Как-то я читал, хороший охотник тот, кто занимается этим делом по призванию, преследует и убивает дичь, а потом ласкает ее. Благодаря за прекрасные мгновения, которые она доставила ему.

Я непроизвольно содрогаюсь. Вместе с тем у меня неприятное впечатление, словно испытываю уродливую симпатию к этому старому охотнику за людьми.