Как несколько лет тому назад, ей хотелось сейчас доверить этому простому, отзывчивому и прозорливому человеку свое сокровенное, наболевшее, и она сказала с легким вздохом:
— А мой Родион чуть совсем не уехал…
— Куда? Он ведь, кажется, недавно демобилизовался?
Торопливо, сбивчиво она начала рассказывать обо всем. Новопашин слушал, сцепив зубами трубку и щурясь на осколок зеркала, воткнутого под ремешок над головой шофера.
Машина въехала в бор, дохнуло грибной сыростью, влажными мхами. Шарахались по сторонам взлохмаченные кусты и словно бежали, прячась за толстые стволы сосен; газик часто встряхивало на корнях.
Груня умолкла и, сложив на коленях руки, пристально глядела на мелькавших перед фарами мотыльков, в глазах ее стояли слезы.
— Ну что ж, вы правильно поступили, Груня, — после долгого молчания проговорил Новопашин; в размягченном волнением голосе его звучала отеческая ласковость. — У вас впереди долгая жизнь и большая работа, и нужно добиваться того, чтобы рядом с вами шел настоящий человек. И чтобы бороться за такого человека, нужно быть честным, принципиальным, не делать скидок ни себе, ни другим… Если Родион любит вас и свой колхоз, он выпрямится, как и ваша пшеница. Надо только помочь ему. Болезнь недолго и вовнутрь загнать…
— А я все равно с ним нянчиться не стала бы! — неожиданно обернувшись, сказала девушка-шофер и задорно, рывком головы отбросила со лба завитки светлых волос.
Груня покраснела. Ей казалось, что ее слушал только один Новопашин. Если бы знала, ни за что не рассказала бы!
Боясь, видимо, налететь на подводу или встречную машину, девушка часто давала продолжительные сигналы, и бор гулко откликался на ее зов, расплескивая в глубине волны эха.
— Эх, как наслушаешься всяких этих историй! Ну, просто замуж выходить не хочется! — проговорила она. — Наскочишь вот на такого — намучаешься.
— Напрасно вы всякие ужасы воображаете, — сказал Новопашин. — Если так рассуждать будете, то, вместо того чтобы жизнь прожить, просуществуете только на свете. Вы же за живого человека выходить будете, узнаете его хорошенько, прежде чем на такой шаг решиться.
— А вот попробуй заберись ему а душу. Как же! — девушка рассмеялась, загорелое скуластенькое лицо ее оживилось. — Вот послушайте, что я вам расскажу…
Она передохнула и, снова вглядываясь в отступающую темень и вспыхивающие в свете кудлатые сосны, тихо начала:
— А случай-то недалекий, в нашем районе, в «Красном факеле». Вы, Алексей Сергеич, наверно, слышали! Ушел та» один тракторист на войну. Ну, жена на его место заступила. Кончила курсы, да и в стахановки выбилась! Чуть не лучшей трактористкой по МТС считалась. Во как! Всю семью на своих плечах держала: пять ребят, мужнину мать, свою да отца-старика. А как кончилась война, вернулся муж. Радуется! Шутка ли, в семье два тракториста! Но в первый же день работы жена дала на пахоте на полнормы больше. Тут он в амбицию ударился: как, чтоб меня, фронтовика, своя жена обставляла? Не позволю! И давай упрашивать ее: работай, мол, полегче. Разводом грозился. А жена ни в какую! «Я, — говорит, — ради твоего гонора хуже работать не буду, хоть ты надвое переломись! Хочешь, тянись до меня, догоняй, а на пятки себе наступать я тоже не позволю!» И давай на целую норму выше его вырабатывать. Муж около месяца хорохорился, свой характер показывал, а под конец, видно, понял: ничего не выйдет. Жену он любил крепко. Мать родная, и та против него восстала. Ну, и смирил свою гордость, пошел к жене на выучку. Теперь, слышно, вровень работают.
Натужно гудя, газик стал взбираться в гору. Медленно выплывали из тьмы шершавые стволы, какая-то птица, ослепленная светом, с шумом метнулась в чашу. С бугра, словно вздохнув, машина побежала легко, и девушка снова начала рассказывать:
— Это еще что! А вот в соседнем районе почище был случай! Как говорится, жили-были муж да жена — водой не разольешь, такая парочка! Только он больно молодуху ревновал. Ко всем и без всякого резону. По этой самой причине даже на работу ее не пускал: хватит, дескать, и одних: моих бригадирских трудодней, а ты наслаждайся отдыхом, хлопочи по домашности. Жена скучала, Но мирилась: любовь все красила. В колхозе силушки до войны было много, никто ее не попрекал, что не работала. Правда, в горячее время, в страду, и она выходила в поле, но муж тогда глаз с нее не спускал — умора, да и только! Над ним даже смеялись, а он все равно, как чумной! Накатилась война — горе великое. Бригадира в армию берут. А он и тут про свою болячку не забывает. Вместо того чтобы посоветовать жене, что делать, как трудную жизнь прожить, от ревности аж трясется и наказывает жене, куда можно ходить да куда нельзя…