– Немцы пустили отравляющие газы! – заорал Котлинский, насколько позволял ему голос. – Рвите одежду, делайте повязки на рот! На землю не ложитесь, по возможности в укрытия!
Сам же сорвал с Марии белый медицинский фартук и, разорвав его на лоскуты, сделал ей и себе повязки на лицо. Затем, подхватив её на руки, бросился вдоль окопа к своему блиндажу. Но шансов спастись практически не было. Ни у кого. Смертельное облако, убивающее всё живое на своём пути, разрастаясь в стороны, накрыло передовые позиции русских войск и понеслось вглубь.
Котлинский с Марией успели спрятаться в блиндаже с несколькими солдатами, но это им слабо помогло. Ядовитая смесь брома с хлором струйками, напоминавшими змей, просачивалась сквозь маленькие щёлочки и, извиваясь, сливалась в единый клубок, медленно, но методично заполняя всё пространство блиндажа. И спасения от этого не было. Маски, сделанные из тряпок, подвернувшихся под руку, особо не спасали. Яд попадал в лёгкие, медленно разлагая их и принося людям мучительные боли. Стены блиндажа сотрясались от кашля находившихся в нём людей. Тут дверь в блиндаж распахнулась, и в неё буквально ввалился ефрейтор Скорняков. Он сорвал с лица окровавленную маску и, сплюнув на пол кровавые сгустки, устало доложил:
– Приказ из штаба: старшему по званию офицеру, оставшемуся в живых, взять на себя командование остатками полка и пойти в контрнаступление. В шесть двадцать наша артиллерия из всех оставшихся орудий откроет огонь по передовым позициям немцев.
Ефрейтор снова зашёлся в диком кашле, а затем продолжил:
– Только там, в штабе, не ведают, сколько нас осталось. До других рот мне добраться сил не хватило бы. От нашей тринадцатой наберётся меньше сотни солдат. Все, кто находился на открытом воздухе, погибли, остальные еле живы.
Подпоручик аккуратно отодвинул сидевшую рядом Марию и достал наградные карманные часы. Щёлкнула открывшаяся крышка.