Отблески солнца на остром клинке

Драконью дань к приезду йотаров подвозили к самым воротам, туда же приводили и невест. Три телеги всяческой снеди и девчонка. Для передачи платы за заступничество обычно присутствовали нынешний деревенский староста и трое его сыновей; сейчас, чтобы не вызывать подозрений, порядок нарушать не стали и лишних людей с собой не взяли, но Тшера видела, как много народу набилось в крайние дома и теперь липло носами к окнам в попытке потешить своё любопытство.

Её свадебный наряд пошили из лучшей, что нашлась в Талуни, материи: шёлковые шаровары отливали жидким золотом и играли золотыми же кистями на бёдрах, под свободной туникой из тончайших, сверкающих на солнце нитей угадывались очертания прельстительных округлостей и тонкой талии.

Ужасно не хватало Йамаранов – она и во сне их под рукой держала, а теперь пришлось оставить клинки под бдительным присмотром Бира. Он, правда, распереживался ещё сильнее, узнав, что в логово йотаров Тшера пойдёт безоружной.

– Я ж не резать их пошла, а договариваться, – ухмыльнулась она, но Биария это не успокоило.

– А ну как всё-таки понадобится нож?

– Понадобится, конечно. Возьму у Дракона попользоваться.

– А ну как он обидит тебя раньше?

– Не успеет.

– Ай, не уговорила, – стоял на своём Бир.

Краешек губ Тшеры изогнулся в насмешливой полуулыбке.

– Меня однажды пытался обидеть один пьяный наёмник. Здоровый такой мужик, бородатый.

– И-и?

– И я его образумила, не доставая Йамаранов. Он аж протрезвел. И знаешь, – Тшера улыбнулась своим воспоминаниям, – оказался горячим и удивительно ласковым любовником. Мы после встречались несколько раз – случайно. Лучшие мои ночи! Надеюсь, ещё как-нибудь свидимся. – Она задумчиво прищурилась, Бир зарделся. – У него такой огромный…

– Фу-у!

– Что – «фу», я не досказала. Паук у него огромный – во всё плечо вытатуирован, лапы от груди до лопатки.

– Фу-у-у!!!

– Да ну тебя, – беззлобно отмахнулась Тшера.

«А ночи с ним и правда были лучшими».

– С тобою я провёл лучшие мои ночи, Шерай, – Астервейг стоял позади, и Тшера свежетатуированными плечами чувствовала жар его ладоней, лежащих на спинке её стула, – ведь ты пьянишь, как разогретое пряное вино.

Наставник сделал гнетущую паузу, но она всё равно не могла усугубить производимого впечатления – его вкрадчивый бархатистый голос с садистским безразличием, словно тупым ножом, неспешно вырезал Тшере нутро, а та сидела, подобна ледяному изваянию.

– Но разве это повод для особого отношения? Для меня и все ученики, и все Вассалы равноценны, и ты это знала. В целях проверки я мог усложнить задачу любому из вас, и то, что происходит между нами по ночам, вовсе не гарантия ни твоей неприкосновенности, ни особого к тебе отношения. У тебя нет никакого морального права в чём-то меня упрекать. В конце концов, в жизни бой не всегда оказывается честным, верно?

«Верно. В жизни вероломство совершает тот, кому веришь. На то оно и вероломство».

– Сколько раз я учил вас не доверять никому, кроме собственных Йамаранов? – продолжал Астервейг. – Опасно полагаться на людей, особенно тех, с кем тебя связывают плотские утехи, Шерай. Тебя подвёл не я, а собственная неосмотрительность. Потеря бдительности – твоя вина, не моя.