Отблески, выпуск 5

Теплое, пасмурное, типичное для закарпатской зимы утро. Свежий снег, мягкий, рыхлый, ночью лег пушистым покровом на землю, припорошил чугунную оградку, красавицу ель на площади. В молочно-плотном, насыщенном влагой воздухе размываются контуры гостиницы, откуда ежедневно вся компания отправляется на прогулку в горы, в лес, в близлежащие села, а иногда, как сейчас, например, дожидается местного автобуса и совершает на нем более далекие путешествия...

Конкретное место, определенное событие, реальные люди. Но Попкову этого мало. Чтобы вызвать у зрителя ощущение абсолютной достоверности происходящего, он еще в дополнение ко всему стилизует свою картину под моментальный фотоснимок. Такие снимки любят делать все путешествующие.

Сам художник как бы занимает место фотографа. Ставит лицом к несуществующему объективу сына-подростка, маленькую Дашу и женщин. Желая усилить сходство своей композиции с моментальным снимком, располагает все фигуры в пространстве так, как это могло быть только при фотосъемке. При этом находит удивительно точное психологическое состояние для каждого портретируемого и для группы в целом.

Выбран момент, когда все уже вдосталь нафотографировались. Никто, как в первые дни, не прихорашивается, не принимает позы «поинтереснее». Спокойно смотрят в объектив дети. Наташа даже не собирается менять положение и отпускать своего любимого папу: она так удобно пристроилась на его спине... Папа — Г. Ф. Захаров — похоже, и вовсе не видит, что на группу наведен объектив. Его лицо обращено к Дашиной маме, с которой он, видимо, о чем-то переговаривается. А Дашина мама слегка повернула голову к фотографу, скорей всего только потому, что услышала, как мама Алеши сказала: «Ну сколько можно снимать!» И с этими словами пошла из кадра.

Свой замысел Попков подкрепляет и цветом. Его картина очень графична и тем самым еще больше напоминает фотоснимок. Преобладающие цвета в ней — черный и белый. Лишь несколько ярких акцентов дает живописец: рыжую дубленку с красной вышивкой, бирюзовую брошь, красный капор, краешек голубого блокнота в кармане у Г. Ф. Захарова.

Итак, «моментальный снимок», сценка, каких немало запечатлевают на пленке фотолюбители? Похоже. Но не будем торопиться с выводами. Ибо, как настоящая поэзия всегда предполагает неоднозначное прочтение стиха, так и лучшие картины Виктора Попкова обязательно несут в себе глубинный, потаенный смысл.

Есть у этого художника две прекрасные работы — «Майский праздник» (1972) и «Тишина» (1972). На первый взгляд — портреты девочек. И только. Но всматриваешься в них — и обнаруживаешь детали, подробности, которые подводят тебя к мысли, что это не обычные портреты, а портреты-символы.

На крутом холме, над рекой, прыгает через скакалку белоголовая девчушка. Высоко взлетела она над землей и как бы повисла над ней. Продолжает крутиться веревочка в ее руках, сама же девчушка в своем малиново-красном одеянии словно парит теперь с закрытыми от счастья глазами над холмом, над багряной от солнца рекой, и нежная улыбка светится на ее безмятежном лице. Смотришь на эту тоненькую, юную фигурку, и не остается сомнения — она олицетворяет собой Весну, Май, Майский праздник. И как бы в подтверждение в памяти всплывают ощущения, связанные именно с этим, и никаким другим, праздником: весенний холодящий ветерок полощет кумачовые флаги на улицах, быстро гонит по небу редкие пушистые облачка, а из динамиков на площадях и перекрестках льется бодрая и жизнерадостная песня: «Утро красит нежным светом...»

Но в общей праздничной тональности картины Попкова ты вдруг улавливаешь грустную, даже тревожную ноту. И уже ни сельская улица, украшенная первомайскими флагами, ни залитый утренним солнцем город, изображенные на заднем плане, ни безмятежность девочки не могут тебя успокоить. Ты ищешь причину своей тревоги, и тут твой взгляд упирается в черный силуэт вороны, помещенной почти в центре композиции. Будь эта ворона где-то в другом месте, она смотрелась бы как обыкновенная птица, как некая принадлежность пейзажа. Но в соседстве с хрупкой, незащищенной фигуркой девочки эта распростертая над рекой ворона воспринимается уже как грозный символ, как знак беды, войны. Словно стрелка, указывает она путь нашему взгляду, и в левом нижнем углу холста мы замечаем серозеленую скульптуру солдата — памятник бойцам, павшим в годы Великой Отечественной войны. Тут три фрагмента картины, до сих пор существовавших порознь — девочка, черная птица и воин на пьедестале,— завязываются в единый узел. Мы вдруг ясно понимаем, почему к весеннему ликованию природы и человека на картине Попкова примешивается чувство грусти. Потому что художнику очень хочется, чтобы мы никогда, даже в минуты наивысшего ликования и радости, не забывали бы, какой ценой заплачено за нашу жизнь, за всеми нами любимый майский праздник, и берегли бы свое счастье от новых бед.