Прежде чем процитировать письма Моне к коллекционеру и торговцу картинами импрессионистов Полю Дюран-Рюэлю, справедливости ради надо сказать, что он был не просто коммерсант. У него хватило вкуса понять, что Моне и его группа — художники талантливые и своеобразные и что за ними — будущее. В 1872 году, когда он начал приобретать их полотна, так думали лишь единицы. И Дюран-Рюэль очень выручал художников. И все-таки это была кабала. Переписка Моне с ним поражает. Как же должен был любить свое дело этот чрезвычайно гордый и независимый человек, чтобы изо дня в день, де-ся-ти-ле-ти-я-ми /!/ выклянчивать у своего маршана[7]
жалкие денежные подачки! Каким мужеством надо было обладать и как верить в то, что ты прав в своих исканиях, чтобы не только не сломаться самому, но еще при этом поддерживать веру в друзьях!Март. 1883 год.
...Я очень встревожен и не осмеливаюсь заговорить с Вами о деньгах, хотя сейчас отчаянно нуждаюсь в них. Меня пугает, что у Вас слишком много моих полотен: вправе ли я и дальше обременять Вас ими, если Вы не можете их продать?
Июль. 1883 год.
...На этой неделе Вы, несомненно, получите ящик с картинами......Вы получите довольно много вещей, так как, постоянно
выклянчивая у Вас деньги на жизнь, я обязан наверстать упущенное и избавиться от своего долга Вам.
ПРИМЕЧАНИЕ. Письма, подобные этому, Моне обычно посылал, когда долгое время бездействовал из-за плохой погоды, так как импрессионисты с их пленэрной живописью очень зависели от нее.
Сентябрь. 1884 год.
...Могу ли я рассчитывать на Вас в смысле хлеба насущного? Я ведь просто не знаю, что делать — у меня одни долги...
Вот так расплачивался Моне за право быть самим собой.
Когда читаешь эти горестные письма, особенно остро понимаешь, сколь несправедливы бываем мы порой к своей судьбе. Как можно роптать на нее, когда ты сыт, одет, когда у тебя есть крыша над головой и только от одного тебя зависит, станешь ли ты заниматься любимым делом или проявишь малодушие и бесхарактерность и прибьешься по воле волн к такому берегу, где будешь до конца дней вздыхать и сетовать на свою неудавшуюся жизнь.
Биографы Моне обращают внимание читателей на следующий факт. В ранней юности будущий художник отказался от своего несколько манерного имени Оскар, данного ему при крещении, и заменил его более мужественным — Клод. Можно было бы этот поступок расценить как прихоть избалованного, неуравновешенного юноши, если бы за ним не последовала цепь более серьезных поступков, свидетельствующих о необычайной самостоятельности молодого человека.
Так вопреки стремлению отца сделать из него торговца и совладельца бакалейной лавочки он начинает заниматься живописью. Остается без средств к существованию, но зато — в Париже. Когда ему выпал жребий идти в рекруты и отец предложил его выкупить при условии, что Клод бросит живопись, тот отказался. Решил: лучше семь лет отслужить в Африке, но не изменить избранному пути.
Неистребимое желание Клода стать художником и вмешательство тетушки, сестры отца, заставили Моне-старшего, после того, как юноша заболел в армии лихорадкой, отдать его в ученье сначала к Тульмушу, успешно промышлявшему в Париже такими сюжетами, как «Поцелуй», «Утро после бала», а позже — в модную живописную школу Глейра, призывавшего учеников воспевать возвышенное и сентиментальное.
Если бы Моне был инертным в выборе судьбы, цели, он мог бы стать, как и отец, бакалейным торговцем. Возможно, разбогател бы. Спокойно жил и умер бы спокойно. Если бы он не был так самостоятелен, он мог бы отдаться целиком тому немудреному ремеслу, что и Тульмуш. И тоже неплохо, наверное, был бы обеспечен. Уважаем определенным кругом заказчиков. Был бы в мире с отцом и со всем светом. Он мог бы последовать советам Глейра и пополнить ряды тех, кого беспрепятственно принимали в Салон, чьи картины охотно раскупали буржуа. Но к нашему великому счастью, Клод-Оскар Моне оказался иным человеком. И подарил нам свои обманчиво-безмятежные полотна, как завещание: даже в самые тяжелые минуты любить Жизнь.
«Могучая кучка»