Отчаяние

Берг снова надолго замолчал, а Люс, глядя на то, как старик ворошит какие-то бумажки на столе, подумал: «Все-таки я зоологический трус. Я боюсь, даже когда знаю, что невиновен. Недаром меня всегда тянет сделать картину о герое, который если и побеждает злодеев, то лишь от комплекса неполноценности. Художник выражает себя особенно хорошо именно в том, чего ему недостает. Только такой добрый художник, как Томас Манн, мог написать авантюриста Феликса Круля. Оскар Уайльд тоньше всех писал о чистой любви… А бабник никогда не сможет написать нежность, разве что только в старости, когда им будет владеть не желание, а горькая память, – все прошло мимо, все, что могло бы украсить его и облагородить… Проклятая немецкая манера – теоретизировать… Даже в кабинете прокурора. Если бы в моем мозгу укрепили датчики, которые могут автоматически, вне меня, записывать мысли, получилась бы великая книга. Некоторые писатели носят в кармане книжечки и записывают в них чужие слова и свои мысли. Идиоты! Всякая организация в творчестве глупа и идет от бездарности. Гений щедр, он не боится, что мысль, не занесенная в реестр, исчезнет. Значит, дерьмо эта мысль, если она порхает, как бабочка, и за ней надо бегать с сачком… Сейчас эта старая сволочь начнет задавать свои вопросы, он еще только готовится к этому, а я уже весь потный. Какая омерзительная, холодная рожа у этого старика… Отталкивающая рожа – один нос чего стоит… Наверное, был пропойцей, не иначе… Или склеротик. Вообще, всех стариков надо изолировать от общества. У них нет интересов, общих с людьми, которые хотят просто любить женщину, просто пить пиво и просто играть в теннис… Они все злятся, что им скоро пора в ящик, эти мумии».

– Расскажите о вашей последней встрече с Гансом Дорнброком, – попросил Берг.

– Я был в ванной… Это было что-то около часа ночи, я собирался в бар. Он пришел ко мне чуть пьяный, очень взволнованный.

– Каким образом вы определили, что он был чуть пьян и очень взволнован?

– Так мне показалось… Откуда я знаю, как это определить? Мне показалось, что он был самую малость пьян и очень возбужден…

– Может быть, вы хотите все рассказать без моих наводящих вопросов? Некоторые ищут общения со мной, чтобы как-то отделаться от мысли, что это допрос. Вы как?

– Мне было бы удобнее рассказать вам все, что я знаю, без ваших уточняющих вопросов.

– Хорошо. Пожалуйста.

– Ганс попросил чего-нибудь выпить… Я предложил ему поискать у меня на втором этаже, в библиотеке. Там, кажется, что-то оставалось. Он нашел бутылку, выпил, потом спросил: «Могу я посидеть у тебя полчаса, сюда должны позвонить, я дал твой телефон одному человеку. Он должен скоро позвонить сюда, и я тогда поеду домой». Я сказал, что он может здесь и заночевать: Нора с детьми в Италии, дом в его распоряжении. Он тогда спросил меня… Хотя это долгая история: мы с ним болтали об искусстве, пока я одевался. А потом я уехал. А когда сегодня вернулся – я улетал в Ганновер, – меня ждали господа из политического отдела криминальной полиции. Вот, собственно, и все.

– Тогда у меня будет к вам ряд вопросов. Во-первых, в какой бар вы собирались поехать?

– В «Эврику».

– Вы были там?

– Конечно.

– Кто это может подтвердить?

– Кельнер…

– Вы там были один?

– Нет.

– С кем?

– Я не буду отвечать на этот вопрос.

– Вы были с женщиной и не хотите, чтобы об этом узнала ваша жена? Понимаю. Если мне потребуется, я смогу увидеть эту женщину?

– Это сопряжено с определенными трудностями… Вы должны понять нас…

– Вы встречали в баре кого-нибудь из друзей или знакомых?

– Не помню. Кажется, не встречал. Нет, не встречал…

– Показаний одного кельнера недостаточно. Мне нужны два показания. Хорошо, мы к этому вернемся позже. Когда вы приехали в бар?

– Я не помню. Точного времени я не помню.

– Я и не спрашиваю у вас точное время. Примерно в котором часу вы туда приехали?

– Что-то около двух.

– Как вы добирались до «Эврики»?

– Я ехал туда на своей машине.

– Вы заезжали за тем человеком, с которым были в баре?

– Нет. Мы встретились у входа.

– Ваша подруга… Тот человек, который был с вами в баре, добирался туда на такси?

– Нет.

– На своей машине?

– Скажем, так.

– Господин Люс, этот ответ меня не удовлетворяет.

– Вы обещали не касаться этого вопроса.

– Я не спрашиваю имени и фамилии вашей подруги… пока что… Я задаю вопросы, связанные с обстоятельствами дела. На чем она приехала к «Эврике»? На своей машине?

– Нет.

– На машине мужа?

– Да. Но не надо этого нигде отмечать.

– Вы сказали, что Ганс пришел к вам «что-то около часа»… Постарайтесь вспомнить когда. В половине первого? В двенадцать сорок?

– Скорее всего это было в половине первого. А может быть, даже двадцать минут первого. Пожалуй, так точнее всего. Он пришел в двенадцать двадцать, потому что я минут за пять перед тем выключил ТВ, когда кончили передавать новости.

– Сколько времени вы с ним разговаривали?

– Несколько минут.

– И потом уехали?

– Да.

– Вы никуда не заезжали по пути в бар?

– Нет.

– Сколько времени вы ехали до бара?

– Не помню. Это не очень далеко…

– Полчаса? Больше?