Отчаяние

– У вас неверное представление о партийном механизме рейха… Вы знаете, кто был самым сильным противником фюрера?

– Ка-к это «кто»? Коммунисты…

– И социал-демократы. Не сбрасывайте их со счетов, – повторил Исаев. – Думаю, что в обозримом будущем именно они станут ведущей силой на Западе… Впрочем, это одна из тех тем, которые я готов изложить лишь товарищу Сталину, боюсь, другие меня не смогут понять из-за въевшихся стереотипов… Но я не об этом, – заметив восторженную улыбку Аркадия Аркадьевича, Исаев молча кивнул, подчеркивая этим, что он выполнил просьбу «генерала Иванова». – Я имею в виду другое… В двадцатых годах самым грозным противником фюрера был Геббельс…

– Тот самый?! – искренне поразился Аркадий Аркадьевич.

– Именно… А гауляйтера Коха помните? Руководителя областной парторганизации в Кенигсберге? Одного из ветеранов… нацизма?

– Не просто помню… Мы с ним работали – вместе с поляками… Молчит, сволочь…

– А вы знаете, что именно этот «друг фюрера» в двадцатых годах бросил лозунг: «В нашей рабочей партии решает большинство, а не папа! Долой партийных императоров, да здравствует национальная революция социалистов!» А кто его поддержал? Геббельс. Это было, если мне не изменяет память, в конце двадцать пятого… Так вот, он тогда прямо-таки заорал во время совещания, созванного истинным создателем партии Грегором Штрассером: «Я предлагаю исключить из рядов национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера как мелкого буржуа, пробравшегося в наши ряды! Мы – партия рабочего класса и трудового крестьянства! Мы не вправе терпеть в своих рядах ни социал-демократических, ни буржуазных элементов!»

Аркадий Аркадьевич слушал завороженно, даже папироску не решался закурить, хотя Исаев видел, как рука его то и дело тянулась к открытой пачке «Герцеговины Флор»…

– Да вы курите, – сказал он. – И я закурю, если разрешите…

– Бога ради, Всеволод Владимирович! Водочки не хотите? Рюмашку?

– Обвалюсь… Тащить придется… На ваших харчах человек только что не умирает… И язык начнет заплетаться… Давайте выпьем, когда я переберусь на свою квартиру…

– Тоже верно, – согласился Аркадий Аркадьевич, – я водку ненавижу, а пить приходится, особенно на приемах – дело есть дело… Ну и что потом?

– А через полгода Геббельс переметнулся к Гитлеру: тот посулил ему пост гауляйтера всех парторганизаций Берлина… И судьба Штрассера была решена…

– Погодите, погодите, тут что-то не сходится, – возразил Аркадий Аркадьевич. – Штрассера расстреляли в июле тридцать четвертого года, а вы говорите про двадцатые…

– Все сходится, – Исаев вздохнул. – Гитлер планировал комбинации против тех, кого считал недругами, не на год вперед, а на десятилетия… Думаете, он перед гибелью не заложил фугасы под будущее? Думаете, он ушел просто так, завещая лишь бить евреев? Не-ет, Аркадий Аркадьевич! Его фугасы так страшны, так изощрены, что и представить себе трудно…

– Какие именно?

– И это я готов открыть Иосифу Виссарионовичу. Только ему. После моей реабилитации… Никому другому, кроме товарища Сталина…

Иванов удовлетворенно, кивнул, изумленно покачав при этом головой: «Ну и работа, ну и профессионал!»

– А что же было со Штрассером после того, как Геббельс переметнулся?

– Ничего… Гитлер передал в его ведение орготдел НСДАП, ключевой пост; с тех пор все назначения и перемещения гауляйтеров готовил именно Штрассер. Но, утверждая назначение, Гитлер – в присутствии всего руководства партии – заметил: «Я согласен с критикой моих товарищей: нам не нужно императоров и пап, все вопросы решаем большинством! Меньшинство подчинено железной воле, выраженной массой». И Штрассер был вынужден проводить решения, которых он внутренне не принимал, но подчинялся им как фанатичный ветеран. А как это было выгодно первому лицу?! Он делал то, что ему выгодно, чужими руками!

Аркадий Аркадьевич ничего не ответил, попросил официантку принести ему рюмку водки, снова закурил:

– Ничего этого в наших кнформациях не было…

– А знаете, кто спас Гитлера от самоубийства?

– Какого?! Когда?!

Исаев испытующе посмотрел на собеседника:

– Если вы играете незнание, я рано или поздно пойму это…

– Клянусь детьми! Только… Всеволод Владимирович, пожалуйста, не говорите больше «национал-социалистическое» государство… У нас принято писать «фашистское» или, по крайней мере, «национал-социалистское»…