Отчаянная

И все же, как ни говори, а идти вдвоем черт-те знает куда, когда фрицы тут под носом, в каких-нибудь ста метрах! Кто скажет, что их там, куда они сейчас пойдут, нет? Смогут ли они проскочить незамеченными к этой проклятой деревушке? Красильников солдат бывалый, опытный и к тому же коренной сибиряк, из Тюмени. А он? Что он сделал, чем отличился за эти четыре месяца, как попал на фронт?

Да и там, в тылу, вся его двадцатилетняя жизнь прошла как-то тускло, без взлетов, без особенных падений. После семилетки пошел работать в МТС. Любил приодеться, пошиковать, пошкодить. Девчата любили Пашку за его веселый задиристый нрав.

Шел третий год войны. Пашка все чаще подумывал о фронте. Многие из его товарищей уже успели погибнуть или вернуться инвалидами. Почему-то это не пугало его. Но трудно было решиться сразу расстаться с родными местами, с родной Юрлой, затерянной в уральских лесах, с девичьими посиделками да гулянками в темную осеннюю пору.

Приехал с фронта дядя-танкист, обожженный, обезображенный. Достали самогонку, ради встречи выпили. Ударил добрый самогон в голову фронтовика, и стал он матерно ругать «тыловых крыс». Покраснел Пашка, промолчал. Смутно понимал, что его место там, на фронте. Ночь бродил по улицам села, думал. Утро он встретил на пороге райвоенкомата.

Пашка привыкал к войне постепенно, изо дня в день, точно шел по крутой и скользкой лестнице. За расторопность и исполнительность Шкалябин сделал его своим связным. Пашка успел зарекомендовать себя находчивым и бесстрашным, потому что не кланялся каждой пуле, умел перевязывать раны и накладывать шины.

Сегодня он, Пашка, оправдал эти качества и был замечен самим командиром роты. Во-первых, он после ранения командира взвода принял командование на себя, во-вторых, все время находился в передней цепи. Но там он шел вместе со всеми, бок о бок с товарищами. Там его видел командир роты, там его видела Аня.

А здесь? Здесь они только двое. И даже, в случае чего, никто не узнает, что с ними сталось.

Шкалябин, видимо, понял настроение Пашки.

— Павел, — сказал он тихо, — нужно, понимаешь, нужно! А тебя я знаю лучше, чем, например, другого, — лейтенант посмотрел в темно-серые Пашкины глаза. — Но если уж ты… — Он отвернулся. — Я могу не посылать тебя.

— За кого вы меня принимаете, товарищ лейтенант? — обиделся Пашка. — Разве я о том… — И как бы невзначай бросил: — Пакетик не мешало бы взять у санинструктора, а ее где-то не видать.

Лейтенант, не разжимая губ, улыбнулся.

— Вы как раз должны ее встретить, — подсказал он, — да вот и она сама! — кивнул Шкалябин на Аню, которая, широко размахивая отощавшей сумкой, взбиралась по склону холма.

— Разрешите идти? — оживившись, спросил Пашка.

Шкалябин положил руку ему на плечо, встряхнул.

— Иди! Орел!

— Пошли, таежник! — обращаясь к Красильникову, сострил парень и двинулся навстречу девушке.

Каждый раз, когда Аня встречала Пашку, ей делалось стыдно и неловко. Вот он опять идет к ней. Девушка вскользь глянула на парня. Лицо серьезно, в глазах нет обычной наглой искорки. Подходит смело, по-деловому.

— Здравствуй! — останавливаясь перед ней, спокойно сказал он.

— Добрый вечер!

— Аня, у меня нет времени… меня ждут, — он засунул руку за борт шинели и достал комсомольский билет, — вот возьми… Ежели не вернусь — сбереги.

Аня взяла серую книжицу, осторожно вложила в нагрудный карман.

— Хорошо, Паша, сберегу.

По бледному лицу Пашки, по его необычному спокойствию Аня догадалась, что он уходит на важное и ответственное задание. А за этот день она научилась понимать многое.

— Будешь помнить? — спросил Пашка.

Аня встретилась с его взглядом, покраснела. И ей показалось, что этих глаз она никогда больше не увидит.

— Буду, Павел! — сказала она и протянула руку: — Ни пуха ни пера!

Пашка встряхнул ее руку, вздохнул и, повернувшись на каблуках, быстро зашагал прочь. Девушка посмотрела на ладно сбитую фигуру, на крепкий затылок, обросший кустиками русых волос, на рыжие подпалины на полах его шинели и, сама не понимая, что делает, бросилась за Пашкой, сунула в его жесткую ладонь один из оставшихся пакетов, сказала:

— Береги себя!

Капитан Савельев, несмотря на свою тучность, был живым и подвижным человеком. В несколько минут он связался с подоспевшими артиллеристами и минометчиками, указал им ориентиры, и еще через несколько минут снаряды ударили по насыпи.

— Давай, Костя, — поднимая руку, сказал капитан командиру роты.

Шкалябин видел, что настало время личным примером увлечь роту за собой.

Савельев не любил в наступлении разворачивать связь. Да это было и ни к чему. Бегая из роты в роту, он непосредственно на местах давал указания.

— Успевай! — подзадоривал комбат лейтенанта и, перепрыгивая через промоины, оставшиеся от бурных весенних ливней, побежал в первую роту.

Шкалябин выждал, когда артиллеристы перенесут огонь, и поднял руку.

— За мной! — коротко, но громко сказал он и первым бросился к насыпи. — Ура!