Отчаянное путешествие

Отвратительное пиршество продолжалось теперь уже под днищем яхты, потом акулы вынырнули с другого борта. Линь был короткий, весло зацепилось за киль и гнулось под натиском огромных рыб. Палуба у меня под ногами дрожала. Перегнувшись через борт, я стал вглядываться в воду.

Послышался негромкий треск, и весло, сломанное у самого наконечника, всплыло на поверхность.

Я бросился к другому борту и увидел, как пирующие акулы медленно опускаются в глубину. Я проводил их взглядом, а когда они скрылись из виду, в отчаянии упал на палубу. Это была одна из самых страшных минут в моей жизни.

Немного успокоившись, я снова повернул яхту на запад, откачал воду из трюма и спустился в каюту. Остаток дня и всю ночь я не вставал с койки.

Прошло еще двое мучительных суток. День сменялся ночью с томительным однообразием. Жил я как зверь в своей норе, с тем только отличием, что время от времени откачивал воду и целыми часами вглядывался в пустынный горизонт. Почти весь день я спал или разговаривал сам с собой. Тишина действовала на меня угнетающе, и я говорил, чтобы слышать свой голос.

Настал день, которого я ждал с трепетом: на яхте осталось всего полпинты пресной воды. Этого могло хватить лишь на сутки. Утром я ополоснул рот и вышел на палубу к помпе. Случайно взглянув на левую руку, я заметил, что потерял обручальное кольцо, — оно не удержалось на пальце, тонком, как у скелета.

Вечером я выпил немного воды, оставив несколько капель на ночь, когда придется опять работать у помпы.

Ночью с востока подул сильный ветер и быстро погнал яхту на запад. К рассвету она перестала слушаться руля. Я допил остатки воды и вылез на палубу, намереваясь убрать грот и лечь в дрейф.

Итак, вода кончилась. А впереди были сотни миль — чуть ли не две недели пути до ближайшей земли. Но в душе у меня не угасала надежда.

Над головой бежали низкие облака. В воздухе пахло сыростью, но не было никаких признаков близкого дождя. Я по-прежнему надеялся: что-нибудь да произойдет — польет дождь, или покажется остров, или какой-нибудь корабль возьмет меня на буксир и отведет в гавань.

Ночью ветер заметно упал и небо прояснилось. Я вновь поднял свой маленький грот. Потом я добрался до кормы и положил яхту на прежний курс. Это так утомило меня, что я не смог качать помпу и лег на сырую койку. На рассвете мне удалось откачать из трюма всю воду. После этого мне уже ни разу не удавалось полностью осушить трюм — я качал до тех пор, пока хватало сил, а потом оставлял помпу.

Я взглянул на небо — никакой надежды на дождь. Ночью я обдумывал способ, как опреснять соленую воду. У меня была масленка с носиком. Наполнив масленку морской водой, я поставил ее на примус и стал кипятить. Масленка была плотно прикрыта крышкой, и пар выходил через носик. Если бы мне удалось как-нибудь собрать этот пар, у меня появилась бы пресная вода.

Я сделал из жести воронку, а под носик подставил блюдце; когда на блюдце упала первая капля, я слизнул ее распухшим сухим языком и стал ждать следующей.

За час эта самодельная установка дала мне столовую ложку пресной воды. Все утро я продолжал перегонять воду и к полудню выбился из сил, но зато во рту у меня было уже не так сухо. До следующего дня можно было не заботиться о воде. Поработав у помпы, я спустился вниз, завернулся в одеяло и заснул.

Днем неожиданно пошел дождь. Я проснулся от стука капель по палубе. Порывистый восточный ветер гнал на меня зловещий шквал. Я бросился наверх, расстелил на крыше рубки шерстяное одеяло и подмел кокпит.

Впервые после урагана на яхту налетел шквал. Крупные капли дождя барабанили по палубе. Я смыл соль с кожи и с бороды, потом, ловя дождевую воду пригоршнями, жадно пил ее.

Когда одеяло намокло, я выжал его за борт, чтобы удалить соль, и снова расстелил на крыше рубки. Когда оно снова намокло, я выжал его в ведро. Прежде чем шквал ушел, мне удалось проделать это дважды. В ведре оказалось полгаллона воды. Галлон набрался в кокпите. Полтора галлона! Я был богаче Креза.

Сразу же я установил для себя дневную норму — полторы пинты, хотя выпивать столько воды казалось мне чуть ли не расточительством.

Остаток дня и всю ночь свежий ветер гнал «Язычника» на запад. На рассвете два шквала краем задели яхту, после чего я попал в штиль.

Взошедшее солнце осветило неподвижный океан… Хотя я выпил довольно много воды, голова моя по-прежнему была в каком-то тумане.

Я вышел на палубу, прилег в тени паруса и стал смотреть на резвившихся в воде акул и дельфинов. Далеко впереди над океаном летала стайка птиц — мне показалось, что среди них есть и береговые, но так как ближайшая земля находилась в двухстах милях, я отказался от этой мысли. Несколько птиц приблизились к яхте, но я был так измучен, что даже не пошевельнулся. Мой усталый мозг отказывался придумать способ охоты на них. Еще одно усилие меня доконает — я это хорошо понимал.