Отче наш

— Правильно, Вера, — соглашается Сойченко. — В основе нашей атеистической пропаганды должно лежать разъяснение истинных исторических и экономических корней религиозного дурмана. Источник веры и религии у масс мы должны объяснить материалистически. И поручать это надо только тем, кто хорошо знает христианские догматы и способен ясно и просто обнажать их лживость. Ладно, с ребятами мы поговорим, чтобы не увиливали от бесед. Нужное это дело… Правду в горкоме говорят, что поселок наш в городе — один из наиболее верующих. Оно и понятно, церковь-то городская здесь, рядышком. Ну, рассказывай, что там у вас сегодня было…

Он слушает Веру, расспрашивает о подробностях. То с сомнением покачивает головой, то кивает одобрительно… Затем вскидывает руку, посматривает на часы.

— Понимаешь, машина должна подойти, опаздываю я. А-а, вот едет!

Он распахивает дверцу подкатившей машины.

— Садись, подвезу… Ты в поселок? К общежитию, значит.

— Нет, — влезая на заднее сиденье, отвечает Вера. — К тетушке одной надо. Обещала евангелие.

Сойченко глядит на девушку изумленно, потом рассмеявшись, усаживается и захлопывает дверцу. И едва машина трогается, полуобертывается к Вере.

— Понимаю тебя, Копылова… Только осилишь евангелие-то, а?

— Постараюсь, — сухо кивает Вера. Ее всегда обижает вот такой недоверчивый, подозрительный тон.

— Я вот к чему, Копылова, — помолчав, уточняет свою мысль Сойченко. — Одной тебе трудно будет… Надо хорошенько прощупать слабые стороны этой книги.

— С кем же это я должна прощупывать ее?

— А со мной! — неожиданно улыбается Александр Владимирович. — Ну, как ты на это смотришь? Васю Вяхирева для компании прихватим… Против Василия-то не возражаешь?

Вера перехватывает веселый взгляд секретаря и смеется:

— Нет, не возражаю, Александр Владимирович… Стоп, стоп! Мне здесь выходить! Спасибо.

И легко выпрыгивает из машины, стукнув на прощание ладошкой по ее гладкому зеленому верху.

«Ну-с, а теперь будем ждать Лушу, как договорились, у клуба. Без нее я эту Татьяну Ивановну не найду, — Вера поглядывает на миниатюрный кирпичик ручных часов. — Ого! Уже семь без двух минут… А Луша хотела подойти минут без пятнадцати. Ну-ка, быстрей!»

Но Луши у клуба нет. Не появляется она там ни в половине восьмого, ни в восемь. Вера ждет ее напрасно.

«Попытаться самой отыскать Татьяну Ивановну? — Вера уже начинает нервничать. — Но где, в каком она доме? А-а, спрошу всех Татьян Ивановн, какие есть на улице, авось и нужную встречу».

И Вера зашагала к Приозерной улице, где жили Лушка и Татьяна Ивановна.

10

Груздев только что вернулся с работы, он в замасленной спецовке, но в дом не заходит: ждет Любашу. Увидев ее издали, от своих ворот, машет рукой и шагает к ней, остановившейся у палисадника.

— Ух, и хлюст он, ваш квартирант! — начал было он, приближаясь. — Из-за каких-то подсолнухов…

Любаша колюче обрывает его:

— Откуда ты взял, что все это… из-за подсолнухов?

— А из-за чего же? — недоверчиво уставился на нее Ванюшка. — Я же не говорю, что он взял да и утопил мальчишку, а, видно, хотел постращать его, однако вот…

— Ничего ты не знаешь! — усмехнувшись, качает головой Любаша, но голос ее звучит совсем неубедительно, она спешит шагнуть от Ванюшки, стараясь скрыть свое замешательство. В самом деле, разве так не могло случиться?

— Знаю кое-что! — недобро бросает ей вслед Груздев. — Тетка Устинья уже милиционера сюда приводила, разыскивали квартиранта. Невиноватых-то милиция не ищет.

Тяжело, тревожно легли на сердце Любаши слова Ванюшки. Она входит во двор, останавливается перед крыльцом в раздумье, не в силах отмахнуться от последней услышанной фразы Ванюшки. Да, невиновных милиция вроде бы не ищет…

Но сердце протестует: нельзя обвинять во всем только Андрея! Разве не виновна Лушка, что взяла с собой Василька?

Треск мотоцикла и громкие голоса за калиткой заставляют Любашу насторожиться.

— Дома она! Только вернулась… — слышен Ванюшкин голос. — Подождите, там собака.

Звякает щеколда, дверца приоткрывается, Груздев зорко оглядывает двор и, увидев замершую у крыльца Любашу, кивает, вызывая на улицу. И Любаша, забывая даже прикрикнуть на беснующегося Рекса, с бьющимся сердцем идет к воротам. «Значит, виноват… Но как же так?!»

Она уже понимает, что приехала милиция, и ей хочется знать, насколько серьезно обвиняют Андрея.

— А что, его обязательно надо так скоро? — спрашивает она у сержанта.

Москалев усмехается, отводя взгляд:

— Надо… Отвечать должен он…

— За что?

Груздев коротко хмыкает:

— А то не знаешь… Ты ведь тоже была на озере. Тетка Устинья в протоколе расписалась, а ты прикидываешься.

— Мама?! Но она же ничего не видела.

— А вы… видели? — быстро задает ей вопрос Москалев.

— С берега не разглядишь, — пожимает плечами Любаша, недоумевающе раздумывая о том, зачем и почему в протоколе расписалась мать?

— А то, что грозил квартирант Васильку, небось, тоже не слышала? — криво усмехается Ванюшка. — Вечером, когда с подсолнухами поймал…

— Почему же, слышала, — тяжело смотрит на него Любаша. — Но это ж он просто так, для страху, в шутку…