Отдайте мне ваших детей!

Сташека всегда озадачивало не то, что разные проявления председателя каким-то образом соединяются в одно тело и образ, а то, что в это время происходит с другими его обликами. Куда, например, девается радостный и оживленный презес,тот, что хлопал себя по коленям, громко смеялся и двигался как механическая игрушка? И где в это время скрывается презес озабоченный, тот, который говорил со Сташеком как с маленьким взрослым, о войне и делах гетто?Или

презес коварный— с косыми холодными и расчетливыми глазами хищника? И куда деваются руки?Руки, самая активная часть тела председателя, руки, которые двигались по своей собственной воле, и Сташек каменел спиной и втягивал голову в плечи, чтобы уклониться от них. Руки всегда пробирались к нему. Председатель улыбался черными зубами, глаза блестели, и Сташек не смел ничего сделать, боясь, как бы презес гневныйне сбросил его с дивана и не принялся с оттяжкой хлестать рукой так, что в глазах у Сташека все переворачивалось и его рвало, а потом он сидел, как зверек, в луже собственной рвоты, серой, бесцветной, словно голубиный помет, засыхавший на окне.

«Ах ты гадкий поросенок»,

 — говорил председатель и улыбался своей самой теплой улыбкой.

Наконец Сташек разработал собственную стратегию. Он старался поймать руку до того, как она начнет бить; хватал ее и держал у себя на коленях, как держат дергающуюся лягушку. Потом с обожанием подносил к лицу и прижимал шершавые костяшки к шее, к щеке, к подбородку. Сначала председатель как будто терялся от такого всплеска собачьей привязанности, и если в руке была готовность ударить, то она уходила, а сам председатель менялся: он сидел, обняв двумя руками полную слез голову своего сына словно предмет, с которым он внезапно перестал понимать, что делать.

Можно было и так…

~~~

Председатель любил говорить: двери в мой кабинет всегда открыты.

Я живу как все. В душе я самый обычный, простой еврей.

Мне нечего скрывать.

В комнате председателя на подносе теснились переполненные тарелки, громоздились уступами, одна на другой, красивые треугольные бутерброды с копченым мясом так щедро были приправлены хреном, что слезы наворачивались на глаза; и пирожные, настоящиепирожные, испеченные из настоящеймуки, сахара и яиц. С краю стола выстроились, как по стойке «смирно», винные бутылки с насадками и аккуратно повязанными на горлышки белыми салфетками.

К столу всегда сходились одни и те же люди. Шефы отделов и resort'ow,заведующие секретариатами и канцеляриями председателя, госпожа Фукс, господин Цигельман и госпожа Ребекка Волк. Были там и фуражки с разнообразными «полосками». Среди их множества он различал фуражки Розенблата и других полицейских — с красным кантом, фуражку комиссара Кауфманна — с синим кантом пожарного; у шефа почтовой службы кант был зеленый. Оживленный смех принцессы Елены позолоченной гирляндой висел над однообразно-серым людским гулом. Над стаканами и тарелками слышалось сопение и пыхтение. Сташек, которого сажали в дальнем углу комнаты с детьми Гертлера и Якубовича, наблюдал происходящее как спектакль. Полководец в центре стола, шумный, сине-красный от алкоголя и движения; а вокруг него придворные — приглашенные сановники, которые открывали рот лишь ради нескольких реплик. Мощные каскады слов или тонкие острые словечки падали перед ними как монеты или повисали в воздухе, а то — сталкивались друг с другом или растаптывались внезапными шагами, похлопыванием — ни с того ни с сего — по спине или нарочито громким смехом.

Так как дверь всегда была открытой, Сташек, пользуясь случаем, стащил целую горсть липких мелких бутербродиков, медленно прошел по высокой приемной и дальше, вниз по лестнице, где помещался привратник. Сташек привык видеть его только сзади — как он сидит в своем загончике, его спину в форменной одежде, а потом — шею с тремя слоями бегемотовой кожи, над которыми возвышалась настоящаяполицейская фуражка с красным кантом. Значит, привратник был не только привратником — он был еще и полицейским! На рукаве у него имелась белая повязка с голубой шестиугольной звездой, внутри звезды — белый круг в «галочке». (Сташек знал, что эта эмблема означает «Обервахмистр»).