Отдаю себя революции...

— Чем спокойнее, господа, будете вести себя, тем меньше мы вас задержим, — вежливо и даже учтиво объяснил тот, что стоял у телефонного аппарата. Он так и не вынул рук из карманов, поэтому неизвестно было — вооружен он или нет; лишь тот, что стоял в дверях, не опускал дула нагана, и от этого все чувствовали себя словно бы в легком ознобе.

А в типографии шла работа. Метранпаж Сидорыч, заранее предупрежденный о налете и о предстоящем срочном заказе, попросил Арсения нагнать на всех побольше страху, чтобы со стороны выглядело, как он выразился, определенно натурально. Разметив оригинал, метранпаж дал двум лучшим наборщикам набирать текст, аккуратно разорвав протянутую Арсением бумажку пополам. Потом Сидорыч сам вычитал оттиск, приказал в самом низу поставить пластинки с усиками, чтобы листовка выглядела попривлекательнее, заключил набор в форму и отдал печатать.

Все шло как нельзя лучше. И вдруг над входной дверью заверещал звонок. Это было неожиданно. Боевики, караулившие вход, тревожно переглянулись. Снаружи кто-то нервно дергал за ручку, и звонок захлебывался в ярости. Арсений поспешно выскочил из наборного цеха и прошипел:

— Отворите!

Дверь тут же приотворилась, и в облаке пара появилась румяная с мороза дама в мехах. Она блеснула гневным искристым взглядом. От неожиданности Фрунзе заговорил с ней по-французски:

— Ах, извините, мадам. Пожалуйте сюда. — Он указал ей, куда пройти, и даже, вежливо придержав за локоток, проводил до дверей кабинета хозяина.

Только войдя в кабинет и увидев в двери человека с наганом в руке, она поняла, что тут происходит. Старший конторщик уступил ей кресло, в котором сидел до сих пор, и она, опускаясь в него, привычно гневно глянула на Лимонова, как обычно виня во всем мужа. Тот в ответ лишь беспомощно развел руками, что должно было означать: обстоятельства на этот раз выше нас, милая…

А в цеху уже с характерным вздохом работала печатная машина, прокатывая оттиск за оттиском. Метранпаж справился у Арсения, сколько экземпляров печатать. Тот, перекрывая шум машины, весело крикнул ему:

— Тысячу, Сидорыч! Давай тысячу.

Подумал малость и добавил, крикнув старику в самое ухо:

— А еще лучше две!

Сидорыч согласно кивнул, прочитал свежий оттиск и дал его снова набрать, чтобы печатать одновременно и на другой машине.

Все дальнейшее произошло бы без осложнений, если бы в дело не вмешалась лошадь, оставленная у подъезда типографии мадам Лимоновой. Отличаясь беспокойным характером, как и ее хозяйка, лошадь отвязалась и шагнула на тротуар, перегородив его. Полицейский Шишко тут же заметил непорядок и привязал лошадь к столбу, укоротив повод, и направился в типографию, радуясь возможности обогреться и получить в награду положенный целковый.

Шишко надавил на дверь, но она оказалась запертой. Тогда полицейский дернул ручку звонка. Дверь приотворилась. И дальше произошло такое, о чем он долго потом вспоминал, заливаясь жаркой волной, хотя всего как следует даже не уловил и не помнил. В память ему запало лишь, как сквозь клубы морозного пара на него нацелились черные зрачки сразу двух пистолетов, потом руки оказались скрученными назад, а во рту шершавый кляп, от которого забивало дыхание. А уж того, что он, при виде пистолетов, направленных на него в упор, так и сел на пол и зрачки у него побелели, а язык отказался повиноваться — всего этого он решительно не помнил.

Полицейского оттащили за ворот шинели от двери и, как куль, приткнули к стене в коридоре. Так он тут и просидел, не шелохнувшись, до самого конца, пока боевики не отпечатали две тысячи листовок, аккуратненько не связали их в несколько стопок и без лишнего шума не исчезли, растворяясь в плотной черноте глухого зимнего вечера…

Налет блестяще удался, но это всполошило полицию. Она еще больше усилила охоту за революционерами, и в особенности за Арсением, который время от времени осмеливался появляться на открытых собраниях даже в присутствии полицейских чинов. Полиция теперь знала Фрунзе в лицо и начала за ним форменную охоту.

Особенно усердствовал урядник Перлов. За поимку Арсения была назначена крупная награда. Перлов считал, что она у него в кармане. Он даже хвастался, что Арсений от него никуда не денется. Но взять Фрунзе было не так-то просто. Рабочие берегли его, надежно укрывали, а иногда и защищали грудью. Да и сам он готов был постоять за себя.

Как свидетельствуют очевидцы событий тех дней, Перлов с отрядом стражников рыскал с утра до вечера в поисках Арсения. И однажды Фрунзе не выдержал. Улучив момент, он вместе с одним из лучших своих боевиков, Павлом Гусевым, решил раз и навсегда разделаться с ненавистным урядником. Два выстрела… Но — мимо. Перепуганная лошадь унесла Перлова. Партийный комитет осудил эту акцию и предложил Фрунзе переехать из Шуи в Родники.