На Машу парни западали сразу, вокруг нее вечно роился целый табун кавалеров, только кавалеры эти почему-то менялись слишком часто. Мгновенно прилипали и через короткое время по необъяснимым причинам отлипали. Особенно если Машка приводила их к себе домой типа на чаепитие, то есть познакомить с мамой и Ингой. Молодой человек приходил в роли поклонника старшей сестры, а уходил, не отрывая глаз от младшей. Машка все замечала, рыдала, истерила, упрекала Ингу, называя ее всякими соответствующими словами. И воровка-то она, и хищница, и разлучница, и стервятница, и бессовестная безжалостная интриганка.
Инга ужасно расстраивалась, ведь она не делала ровным счетом ничего, чтобы привлечь к себе внимание чужого ухажера.
– Мам, ну почему так? – спросила она после очередного скандала с сестрой. – Я вообще на этого парня лишний раз не взглянула, не улыбнулась ему ни разу. Что происходит?
Мама только вздохнула.
– Так получается, Ингуша. Это как с витриной в магазине: проходишь мимо, видишь яркое переливающееся платье в пайетках, в блестках. Смотришь на него и какое-то время даже не замечаешь тут же, рядом, на соседнем манекене простое черное платье-футляр, строгое и элегантное. Ты можешь зайти и примерить платье с блестками, возможно, ты себе в нем даже понравишься, но сразу поймешь, какое оно нелепое и ненужное, и купишь другое, черное. Машенька у нас пустая, глупенькая, как это платье с пайетками, его все видят, но никто не покупает, кроме совсем уж безмозглых.
– Но я же не платье-футляр, – с сомнением в голосе возразила Инга. – Я, наверное, строгая, это правда, но уж точно ни разу не элегантная. Одеваюсь с вещевого рынка или в «фикс-прайсах», денег же лишних нет.
– Ты себя со стороны не видишь, – улыбнулась мама. – Смотрю я, как ты чай разливаешь и чашку ко рту подносишь, – и сердце замирает. Каждое твое движение – как балет. В тебе столько изящества и женственности, что на десятерых девушек хватит.
Тогда Инга матери не очень-то поверила. В школе мальчики-одноклассники ее вниманием не баловали, а теперь, в колледже, она училась среди таких же, как она сама, девчонок. Однако уже через год, придя на работу в больницу, Инга поняла, что мама не обманула. Мужского внимания стало более чем достаточно, только выбирай. И врачи, и пациенты, и родственники пациентов…
Ох и навыбиралась же она в те первые годы! Теперь самой тошно вспоминать. Что она вытворяла – уму непостижимо! Но при этом пахала как проклятая, брала дополнительные смены, ездила по домашним пациентам, уставала так, что порой казалось: все, больше не выдержит ни одного дня, пошло оно все к черту, вот дотянет до конца этой смены и напишет заявление об уходе. И пусть Машка с мамой живут как хотят, а у нее, Инги, больше нет сил. Обычно такое накатывало в ночные дежурства, ближе к рассвету. Кажется, это время называется часом быка. Инга хватала куртку и убегала в соседний корпус, в скоропомощной приемник, где работа не затихала круглые сутки. То и дело подъезжали машины, появлялись врачи, фельдшеры, сдавали больных дежурной бригаде. Врачи и фельдшеры часто оказывались мужского пола, а водители – вообще всегда. Многие из них, закончив оформление, устраивали себе десятиминутный перерыв на крыльце, с сигаретой или с термосом и бутербродом. Этих десяти минут Инге хватало, чтобы убедиться: не все в ее жизни так плохо и беспросветно, кое-что она все-таки может, и надежду терять нельзя. Она не обольщала, даже не флиртовала, не строила глазки, не надувала губы в демонстративно-похотливой гримаске. Ничего этого она не делала. Просто стояла рядом и поддерживала необязательный разговор, который всегда, за крайне редкими исключениями, заканчивался просьбой нового знакомого дать номер телефона и предложением «как-нибудь встретиться». Все, кто брал у нее телефончик, обязательно перезванивали, ни один не пропал с концами, но почти ни с кем из них Инга на свидание не ходила. Для нее эти десяти-пятнадцатиминутные знакомства были чем-то вроде гимнастики, зарядки, чтобы сбросить тягостные мысли и привести себя в тонус. Обычно неплохо помогало.
А Машка все искала мужа, вернее, кандидата, которого можно было бы женить на себе. Сначала, конечно, перебирала, хотела такого, чтобы и с собственным жильем, и с доходами, и с внешностью. С ее-то красотой можно претендовать даже на принца! Машу охотно брали на роль любовницы, но замужества отчего-то не предлагали: те, которые с внешностью и с доходами, были прочно и удачно женаты, и разводиться ради пустоголовой красотки никто не собирался. Дураков нет. Были бы дураками, не сделали бы большие деньги.