Отдаленные последствия. Том 1

– Не пойму я, ты придурок или идейный? Ты что, всерьез надеешься на то, что кто-то будет разбираться? Может, ты еще и извинений ждешь за незаконное задержание? Да они теперь из трусов будут выпрыгивать, чтобы у судьи арест выбить. И выбьют, не сомневайся. Надеешься на то, что у них на тебя ничего нет? Так это временно, сейчас у них по закону есть двое суток, потом судья продлит задержание еще на трое, итого – пять суток, времени хватит, чтобы тебе багаж обеспечить. Присядешь месяца на два, а потом переарест, еще на столько же, а то и больше, если статья тяжкая. А как до приговора дойдет, так реальный срок получишь, на условный можешь даже не рассчитывать.

– Так я же ничего не сделал! Вообще ничего! Я же говорю: по ошибке, по недоразумению…

– Да кого трясет, сделал ты или не сделал? Они задержали – им оправдаться нужно, что законно, они судью уболтают на раз. А потом такую доказуху запакуют в дело, чтобы и арест выглядел обоснованным, им же подставляться не хочется. С них прокуратура потом жестко спросит.

– За что? – растерялся Матвей.

– За то, что держали под стражей человека, который ничего не сделал или сделал, но какую-нибудь ерунду, за какую вообще лишение свободы по кодексу не положено. Ты что, ничего этого не знаешь? В первый раз, что ли?

– В первый.

– Ну ё-моё… Что ж ты прыткий-то такой не по годам? Нормальные пацаны сперва у себя на районе все камеры обнюхают, и только потом, как в масть войдут, сюда попадают. А ты вон какой: только из дому вышел – и сразу к «петрам». Считай, тебе счастье привалило, ИВС на Петровке – образцово-показательный, их тут постоянно проверяют. Так что жить можно, хоть и недолго, – избитый сокамерник угрюмо хохотнул. – На районе намного хуже, намного. А как в суд повезут – сразу прочухаешь, что почем.

– А там что, очень страшно? – наивно спросил Матвей.

– Посидишь несколько часов в «стакане», получишь по ребрам за то, что ссать захочешь, – тогда и узнаешь. Эх, пацан, пацан… И как тебя угораздило?

Матвею послышалось в его голосе что-то то ли сочувственное, то ли даже уважительное. Одним словом, собеседник нашелся.

И когда утром Очеретина повели по длинным коридорам «на допрос», он был почти совсем спокоен. Каргу он вчера назвал, но она умерла, ей никакого вреда от его откровений не будет, а ребят он не сдаст ни за что. Если потом окажется, что они как-то замешаны в этих убийствах, Матвей просто уйдет от них, плюнет на все и уйдет. Но тупым продажным полицейским ни за что их не назовет. Будет держаться прежней линии: помогал профессору в работе, стало жалко потраченных трудов, решил продолжить дело. Тем более дело-то достойное, правильное, всем во благо. Поди придерись.

Но спокойствие пошло прахом в первую же минуту. Матвей уверен был, что его будет допрашивать следователь, однако в комнате оказался все тот же вчерашний опер, высокий и темноволосый. Один. Второго, помоложе, не было. Как же его зовут? Андрей… Артур… Антон! Точно, Антон, и фамилия какая-то нерусская.

– Давайте по новой, гражданин Очеретин, – сказал Антон усталым и скучным голосом. – Вам знаком Димура Борис Владимирович? Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились? Каков характер ваших отношений?

Ну и все. Через несколько минут выяснилось, что они знают и про Бориса, и про Илью, и про Саню Лазаренко. А вот про Колю Абросимова почему-то не знают. Но как они узнали? Откуда? Телефон вчера забрали, но в телефонной книге сотни имен, а в журнале тысячи звонков. Нет, не в телефоне дело, иначе они и про Колю спросили бы.

Равнодушный официальный тон оперативника и обращение на «вы» сбивали с толку, не давали сосредоточиться. Вчера-то все выглядело как-то попроще, опера разговаривали с ним почти по-свойски, только в самом конце Антон заговорил по-другому, вот как сейчас, но тогда речь зашла о том, что Майстренко убили, и от неожиданности стало не до тонкостей обхождения.

Матвей не мог с ходу сообразить, как себя вести, поэтому решил говорить как есть. Не может такого быть, чтобы эти ребята, так болеющие душой за всех, кто переживает острое горе, оказались хладнокровными безжалостными убийцами. Так не бывает. Лучше все рассказать, пусть быстрее разберутся и снимут все подозрения. В конце концов, скрывать тут действительно нечего. Да, он, Матвей Очеретин, ненавидит и полицию, и все правосудие в целом, ненавидит и презирает, и отказ от сотрудничества с ними для него дело принципа. Но сейчас, похоже, такая ситуация, когда от принципов можно и отступить, ведь если он упрется и промолчит, это будет означать, что он пытается что-то утаить. Значит, подозрения у них небеспочвенны. И ребят начнут дергать и прессовать. А ведь они ни в чем не виноваты, ничего не сделали.

Или все-таки сделали?

Он не мог одновременно думать об этом и отвечать на вопросы Антона, ничего не получалось, мысли разъезжались в разные стороны. Матвей чувствовал себя предателем, слабаком и отступником.

– А кто такой Выходцев? – последовал очередной вопрос.

– Какой Выходцев? – тупо переспросил Матвей.